Потомок Святогора

— Будь проклят, нехристь поганый! — крикнул вдогонку ему Долмат, посмотрел на небо и зашептал: — Господи Иисусе Христе, Сыне Божий...

Языки пламени всё разрастались, приближаясь к телу Долмата и обжигая его жгучим дыханием. Сырые дрова потрескивали, и огонь медленно продвигался к центру помоста.

Стоявший рядом с Рвачом охотник Самсон, не выдержав жуткого зрелища, отвернулся:

— Да неужто мы, на самом деле, нехристи? Надо бы позвать попа...

— Не твоё дело, холоп! — оскалил зубы Рвач и хлестнул ногайкой Самсона по щеке. Тот нырнул за спины глазеющих русских и татар, вырвавшись из толпы, прыгнул на коня и помчался вперёд, не разбирая дороги.

А Рвач свирепствовал. Его кровожадность подогревалась ещё и известием о смерти сына Антипа, который, возможно, погиб от рук кого-то из пленённых липчан.

— Они убили моего сына! Сдирать с них шкуры надо! Пусть визжат, как свиньи! — орал Рвач. — Ахмат! Я прошу тебя, прикажи драть с них живых шкуры!

— Драть-драть! — согласился Ахмат, и палачи накинулись на Агафона. Агафон не сопротивлялся, а тоже отрешённо смотрел в небо и шептал молитву. Ему развязали руки, положили на плаху и одним ударом топора отрубили обе сразу. Но перед этим Агафон успел перекреститься.

Из обрубков хлынула кровь. Агафон побелел, закатил глаза и рухнул, как сноп. Не дождавшись дальнейших истязаний, княжеский тиун скончался.

— И этот сдох раньше сроку! — досадовал Рвач.

— Руби его голова! Это вторая рук и первый голова Святослава подарок. Жаль, голова его любимец Долмат сгорел, — сказал не в пример Рвачу весёлый Ахмат и приказал продолжить казнь.

А в это самое время Самсон во весь опор мчался в Тешев монастырь, благо он был недалеко. Спрыгнув с коня возле ворот, Самсон вбежал в Божий храм. Монахи тревожно посмотрели на него.

— Где игумен? — перекрестившись на лик Спаса, спросил Самсон.

— Ушёл в Поройскую пустынь под Липец и ещё не вернулся, — ответил старый монах.

— Поройская пустынь разорена, и Липец татары сожгли. А на Донщине казнят православных без покаяния!.. — с трудом проговорил Самсон. — Там нужен священник, чтоб отпустить им грехи.

Монахи переглянулись, и один кивнул:

— Я пойду. Отец Герасим, выведи из конюшни лошадь, пешком, пожалуй, и не успею.

— Надо спешить, а то и на конях не успеем! — помрачнел Самсон. — Только учти, отец...

— Гесион.

— Учти, отец Гесион: татары свирепы, да и не только татары... Нам тоже за нашу дерзость, может, придётся смерть принять.

— На всё Божья воля, — смиренно ответил Гесион.

Самсон с монахом прискакали на взмыленных конях, когда палачи, резанув полосу на груди воеводы Гольцова, отделяли кожу от плоти. Воевода был в сознании. Тяжело дыша, он громко стонал, до крови кусая запёкшиеся губы. Увидев монаха, слёзно закричал:

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!..

Монах же, не обращая ни на кого внимания, подошёл к жертве и осенил её крестным знамением. Потом он стал соборовать умирающего и читать молитву; закончив, приложил к губам Гольцова крест.

Татары оцепенели. Они не могли понять, откуда появился монах, и не знали, что с ним делать. Первым опомнился Рвач.

— Гоните его! — завизжал он. — Режьте Гольцова! Режьте!..

Гесиона оттолкнули, но дело было сделано, и монах начал соборовать боярина Космача.

— Кто привёл попа? — орал Рвач. — Он всё испортил!

— Самсон доставил, — шепнул на ухо хозяину Исай.

— Ах, негодяй! Где он? — затопал ногами предатель. — Исай! Вяжи его! Казним тоже, и монаха убить надо! — посмотрел он на Ахмата.

Баскак кивнул стоявшему рядом нукеру. Тот выхватил саблю, подбежал к Гесиону и одним ударом огрубил ему голову, которую бросил в кучу других голов, а туловище оттащил к окровавленным и обезображенным телам липецких и воргольских людей.

С Гольцовым было покончено, и настала очередь последнего приговорённого, боярина Космача. Но ни единого стона не услышали из уст русского витязя палачи, потому что соборование вселило в Космача неистребимую силу духа. Отрёкшись от всего земного, он мысленно был уже на небесах.

Не насладясь в полной мере зрелищем казни (только два воргольских боярина проявили некоторую слабость, остальные одиннадцать казнённых вели себя смело и достойно), Рвач выхватил ногайку и начал хлестать связанного Самсона.

— Вот тебе! Вот тебе!

Когда на Самсоне порвалась одежда, Рвач в исступлении начал стегать по обнажённому телу охотника, Ахмат оттолкнул предателя:

— Хватита стегай. Давай сдирай шкура. Пускай визжит, как баба, когда рожай.

— Хорошо, — согласился Рвач. — Он нам всё равно не нужон. Пользы от него никакой. Даже князя Святослава убить не смог. А теперь хочешь свой грех загладить? Не получится! — грозил кулаком Самсону Рвач. — В Липец тебе возврату нету. Там уже знают, что это ты шарахнул булавой Святослава. И нам ты боле не нужон.

Самсон в ужасе заорал:

— За что такая казнь, хозяин?! Лучше отруби голову!

— Я знаю, что лучше! Ишь надумал! Лёгкой смерти хочешь? — захохотал Рвач.

— Прости! Прости, хозяин! — заплакал Самсон. — Виноват! Я тебе ещё пригожусь!..