Потому что люблю

Его мысли резко оборвала вдруг подступившая тревога. Взгляд метнулся по циферблатам приборов и замер на манометре масляного давления — стрелка быстро ползла к нулю…

Уже в следующее мгновение Виктор Антонович нажал кнопку передатчика и сказал, не слыша собственного голоса:

— Я «двадцать пятый». Остановился двигатель. Высота — девять. Курс — девяносто. Давление — ноль.

Тишина захлестнула, подступила к горлу, навалилась на плечи.

— «Двадцать пятый», снижайтесь до шести тысяч. Нет ли у вас пожара?

Приборы пожар не показывают. Но если упало давление, значит, повреждение в системе маслопровода. Пожар может вспыхнуть в любую минуту.

— Я «двадцать пятый», высота — шесть тысяч.

— Выполняйте запуск двигателя.

При первой же попытке запустить двигатель тревожно замигала сигнальная лампочка — в хвостовом отсеке пожар. Двигатель заклинило.

— «Двадцать пятый», вам стропа. Вам стропа… Немедленно оставляйте самолет. Как поняли?

И в это самое мгновение Виктор Антонович увидел под собой густое мигание городских огней. Где беспорядочной россыпью, где стройными рядами. Неуправляемая машина, начиненная полным боекомплектом и сотнями килограммов керосина, подобно бомбе с подожженным фитилем, неслась на вечерний город, на головы одетых в домашние халаты женщин, на улыбающихся во сне малышек…

— «Двадцать пятый», я вам приказываю покинуть самолет, — услышал Виктор Антонович голос Сироты. — Ты меня слышишь, «двадцать пятый?»

— Слышу, — сказал летчик сухо. — Самолет снижается на точку. Принимаю меры.

Он окинул взглядом город, и ему показалось, что окраина ближе с его левой стороны. И Виктор Антонович плавно развернул влево отказывающийся повиноваться самолет. На мгновение оглянулся, и в его глазах отразились срывающиеся с обшивки короткие лоскуты пламени.

— «Двадцать пятый»!. Виктор!.. Немедленно катапультируйся! Я приказываю! Слышишь, немедленно!

Конечно, он слышит. Но до окраины еще несколько секунд… Надо удержать штурвал, чтобы пылающий самолет не рухнул на маленькие и хрупкие домики города. Всего несколько секунд… Совсем немножко. Вон за эти огни. Там уже чернильным пятном расползалось безлюдье, туда дотянуть…

Все. Можно катапультировать.

Он убрал с педалей ноги, затылком прижал голову к спинке и потянулся к красной ручке…

Пиропатрон сработал безукоризненно, и катапультное сиденье, окрасившись на мгновение цветом пожара, реактивным снарядом рвануло в зенит. Когда сработала парашютная система и тугой хлопок задержал падение, Виктор Гай увидел почти под собой горящие обломки самолета. В обступившей вдруг тишине он даже услышал, как языки пламени с шипением и треском слизывали с металла авиационный лак. Мигающая чернота надвигалась быстро и неумолимо. Густо запахло хвоей; затем сильный и неожиданный удар снизу отозвался горячей болью в бедре и затылке, перед глазами поплыли черные матовые шары. Задержав усилием воли ускользающее сознание, Виктор Гай увидел рядом длинные, очищенные от коры бревна и высокие кучи еловых ветвей.

«Угораздило же меня на эти дурацкие бревна, — подумал он, — куда удобнее было бы опуститься на еловые ветви…»

Еще он подумал о том, что случайный отказ техники спутает теперь все планы, поломает задуманное дело, что, хотя его вины в случившемся и нет, все равно уже теперь никто не захочет его поддержать, даже Сирота. «До первой ошибки…» Но его ли это ошибка?..

Конечно, его. Командир отвечает за все…

И еще он успел подумать, и даже не подумать, а расшифровать тупую боль у сердца, отчетливо почувствовать, как чертовски хочется жить, пусть трудно, пусть сложно и часто безрадостно, но жить! С болью, с бесконечной тоской и короткой радостью, но жить!

А боль пройдет. Он знал, что всякая боль отступает, и тогда сознание бытия дарит человеку восторженные минуты такой радости и такого счастья, ради которых стоит бороться, стоит жить…

ПОТОМУ ЧТО ЛЮБЛЮ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Усыпанные черным щебнем холмы неожиданно расступились, и Муравьев совсем близко увидел скалистую кромку берега, услышал ухающие накаты волны, йодистый запах водорослей. Здесь, у цели, ему вдруг показалась бессмысленной затея с прощальным ритуалом — отмахать двенадцать верст под дождем, чтобы десять минут постоять у океана. Глупо, конечно, выдумывать несбыточные прожекты, уезжая в двухнедельную командировку. Глупо и, естественно, смешно. Хотя чем черт не шутит, когда бог спит. Один человек вышел из дому, чтобы купить рыбу, а по воле событий стал солдатом и попал на войну.

События могут сложиться в самую неожиданную комбинацию, и, конечно же, не исключено, что его Муравьева, могут вдруг оставить для дальнейшего прохождения службы на Большой земле. Вероятность ноль ноль целых и одна тысячная, но мечтать и надеяться дозволено всем, потому как мы все «рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор…»

Ведь шутки шутками, а действительно преодолели. И летают через полюс, и подо льдом ходят, и через льды.

Северный Ледовитый…