Потому что люблю

И когда он понял, что шасси заклинило, уже не колебался ни секунды: сразу решил, что будет сажать машину на «живот».

Все случившееся позже слилось в какой-то полусознательный водоворот. Уже в медпункте до него дошло, что он совершил новую и самую скверную ошибку, от которой сильно попахивало подлостью. Не доложив сразу о причине отказа, позже, когда стало ясно, что причину эту обнаружить почти невозможно, он уже просто не захотел ничего говорить. Белый ему бы не простил такой промах. Последовало бы отстранение от полетов, душеспасительные разговоры, а об участии в параде не могло быть и речи. Этот добрый человек Белый бывает неузнаваемо крут, если дело касается безопасности полетов.

Однажды Женька вернулся на аэродром с запасом топлива чуть ниже установленного минимума. Нарушение пустяковое, но Белый гневно обозвал его желторотым птенцом и объявил в приказе выговор.

Сегодня Женька получил от него благодарность. Толя Жук схватил взыскание. С ним придется объясниться. Чуть попозже. Толя поймет. Это самое главное. Все остальное — в норме.

…Подчистив деку, Женька смахнул с брюк мелкие стружки и неторопливо прошелся согнутым пальцем по нескольким радиусам. Нет, это были не музыкальные звуки, но Женька чувствовал их оттенки, чувствовал, как точно и плавно они переходят из одного тембра в другой; и когда он снова наткнулся на более толстую часть деки, звук сразу подсказал, где надо снимать стружку. Это открытие взволновало его. Захотелось поделиться с кем-то, и он позвонил Кате. В трубке бесконечно звучали длинные гудки. Тогда Женька набрал номер Вериного телефона. Он тоже не ответил.

Женьке стало грустно.

— Плохо, — сказал он вслух и зашел в спальню, где возились с «Конструктором» Юрка и Гера.

Ребята увлеченно сопели. Раньше они только раскручивали игрушки, а тут от них потребовалось умение что-то создавать, и, как определил Женька, созидательное начало их увлекло значительно сильнее, чем страсть к разрушению.

— А вы знаете, что пришла пора спать? — спросил он ребят.

— Мы еще немножко, пап, — попросил Юрка. — Ну, минуток десять, а?

— Можно, да? — уставился Катиными глазами и Гера.

— Ну ладно, — сказал Женька, — пока я ужин приготовлю.

Накормив и уложив ребят, он снова позвонил Кате и снова услышал длинные гудки. «Очень интересно», — сказал про себя и вернулся на кухню к своей скрипке. Снова простукал всю деку и, не уловив фальши, тонкими деревянными шпильками прикрепил ее к скрипке. Не зашпаклеванная и не покрытая еще лаком, скрипка зазвучала в этот раз сочно и густо, ее звуки были чисты и точны. А Женька все водил и водил наканифоленным смычком по струнам, боясь поверить то ли в раскрывшуюся тайну, то ли в счастливую удачу.

…А если Толя Жук не захочет понять его, не захочет простить? И, собственно, ради каких идеалов он должен жертвовать своим добрым именем, своим служебным будущим? Ради того, чтобы он, Евгений Шелест, стал летчиком-испытателем? Но ведь после всего случившегося Толя Жук вряд ли станет так слепо верить, что он, Женька Шелест, прирожденный испытатель. Если он заколебался в такой банальной ситуации и чуть не угробил себя и машину, то при испытании новых самолетов небо спросит значительно строже. Готов ли он держать ответ?

…Женька снова отложил скрипку и набрал Катин номер. И снова услышал бесконечные длинные гудки. И впервые он почувствовал, как злость на молчаливый телефон вдруг обернулась неприязнью к Кате. Ему хотелось сказать ей колючие, обидные слова. Женька швырнул трубку на аппарат и вернулся на кухню.

Что же произошло? Случайно то, что он сделал с декой, или наконец пришло долгожданное понимание души древесины, понимание, о котором ему еще в детстве говорил отец?

Женька отыскал в ящике выброшенную им когда-то неудачную деку и поставил ее на свою новую скрипку. И сразу, от первого прикосновения смычка, струны больно царапнули слух фальшивым звучанием. Женька отковырнул ножом деку и начал потихоньку ее простукивать. И с радостью заметил, что совершенно безошибочно чувствует, где он допустил ошибки при обработке деревянной пластинки.

«Вот так же, видимо, безошибочно надо чувствовать себя в пространстве, чтобы хорошо и уверенно летать на современных машинах, — подумал Женька. — Но придет ли это чувство когда-нибудь, и есть ли оно вообще?»

Он был уверен, что процесс внутренней борьбы за самого себя, постоянного преодоления самого себя — процесс неизбежный и бесконечный. Жизнь перед человеком ставит коварные барьеры. Один за другим. Подбрасывает соблазнительные предложения. Но если человек хочет остаться человеком, он должен вести эту бескомпромиссную борьбу с собой. Должен. Только надо очень точно разобраться в обстановке, чтобы не довести эту борьбу до абсурда, не причинять боли другим.

…Боль другим… А не та ли это лазейка, сквозь которую просачиваются ехидно хихикающие компромиссы?

…Боль другим… Но ведь есть, есть же понятие лжи во имя спасения ближних, святой неправды, помогающей людям перешагнуть через барьер нелепых условностей? Есть!