Потоп

— Хоронят Фидлерсборо, — сказал Котсхилл. — Да-а. А когда Фидлерсборо уйдёт под воду, Боженька цапнет наши удостоверения личности. Мы станем людьми без роду, без племени. Перемещёнными лицами на веки вечные и даже дольше. Навсегда потеряем себя.

Он долго глядел туда, где толпился народ.

— Я здесь провёл почти всю жизнь, — сказал он потом. — И как начнёшь вспоминать прошлое в таком городишке, как Фидлерсборо, видишь, что есть в нём своя тайная логика. То, что случается тут с людьми — ну хотя бы с тобой, с Мэгги или Калвином, да и со мной, — могло ведь случиться с кем угодно и где угодно. Но в Фидлерсборо всё происходит по-своему. Всё тут связано одно с другим по-иному. И приобретает призрачный характер — идёт какое-то мистическое просачивание в твою жизнь. Возьми хотя бы Красавчика, он…

— Красавчик? — прервал его Бред. — Я рад, что он не спасовал.

— В чём?

— Ну, что не пришлось его тащить силком…

— Да, он не спасовал, — сказал Котсхилл. А потом продолжал: — У мистера Бадда есть свои достоинства. В ту ночь там ведь поднялся сущий ад. А всё этот старый вахлак и дуболом Бумпус. Из-за того, видите ли, что Красавчик помолился. Помнишь, это же Бумпус поднял тогда кутерьму — так он обрадовался, что Красавчик плюнул на священника. Но Красавчик сдрейфил и стал молиться. И похоже, что Бумпус со своей неуёмной, чисто бандитской натурой стерпеть этого не смог. Красавчик его, видишь ли, предал. Он ведь считал, что хоть кто-то должен устоять против Бога и штата Теннесси. И это была его идея заполучить два разобранных на части револьвера — их передали ему в бисквитных тортах, испечённых любящими руками его домашних. И это была его идея довести Калвина до такого состояния, что он решится бежать, его идея заставить запуганного расконвоированного задержать грузовик с заключёнными, которые поздно возвращались с тюремной фермы, как раз у главных ворот, и его идея… А впрочем, чёрт побери, ты и сам всё знаешь… Но тут Бадд и взвился — уязвлено было его профессиональное самолюбие! Правда, разве он виноват, что не заставил подчинённых перековырять каждый кусок бисквита в передачах! И доносчики подкачали — не то струхнули, не то начала подниматься вода, и на них это подействовало. Во всяком случае, Бадд просто обезумел. Кинулся на толпу с пеной у рта, пытался взять их голыми руками. Но, повторяю, у Бадда есть свои достоинства. Как только они схватили Калвина — они, конечно, сразу догадались, где его искать, — и спустили собак на тех троих, что убежали в лес, Бадд занялся Красавчиком. Он просрочил время, но не пожалел этого времени на, можно сказать, моральную поддержку. Стоял в камере, положив Красавчику руку на плечо, пока брат Пинкни читал отходную молитву, а потом…

— Он и тогда плакал?

— Нет, Красавчик не плакал. Молитва, так сказать, прошла всухую, а потом он пошёл своим ходом. Брат Пинкни с одного бока, Сапог Бадд — с другого. Только разок, у двери, засбоил. Но Бадд своим сержантским тоном скомандовал: «А ну-ка двигай свои лапищи, шагом марш!» И он вошёл.

По ту сторону дороги толпа пела: «Пусть шумят, воздымаются воды!» [44]. Музыка миссис Пратфилд звучала бледно и невыразительно, теряясь в прозрачном небе. На открытом воздухе каждая нота в отдельности блекла, как блекнет и тает пламя спички при солнечном свете. Брат Потс тоже пел, стоя в кузове грузовика.

Когда пение кончилось, Котсхилл зашевелился и погладил сеттера.

— Видно, брат Пинкни всё же обставил брата Потса, — сказал он.

— В чём?

— Поговаривали, будто сразу после проповеди брат Потс объявит, что пойдёт туда, — он кивком показал на дорогу к негритянской церкви, бывшей когда-то методистской церковью белых, — и помолится вместе с чёрными: ожидали, что утром будет прощальное богослужение и там. У брата Потса была идея прогуляться по пустырям с теми, кого ему удастся на это подвигнуть в последний день официального существования Фидлерсборо и помолиться вместе с неграми, чтобы Бог даровал им всем милосердие, терпимость и прочее, дабы исправить ошибки истории. Но, как вы можете заметить, — ухмыльнулся Котсхилл, — негры не пришли. Никого из них нет. Брат Пинкни перехитрил брата Потса.

Возвышаясь в кузове грузовика, брат Потс молился. Он воздел свою единственную руку, зажмурил глаза и молился; солнце освещало его обращённое к небу лицо.

Когда молитва кончилась, Котсхилл сказал: