Знал ли ты, мой дорогой кузен, какой прибыльной денежной машиной стала ночь ее убийства? Нет более ходового товара, чем дешевые преступления против женщин и детей. Кровь всегда хорошо продается.
Закричала ли она, когда ей на голову опустился топор, или раньше? Во всех новых отчетах о происшествии не упоминается ни крик, ни другие звуки. Не нашли и признаков борьбы. Это свидетельствует о том, что она знала убийцу, скорее всего хорошо, скорее всего интимно. Говорят, это был молодой человек лет девятнадцати. Но подробности о самой женщине, ее теле и жизни померкли на фоне описания сексуального насилия, заставляющего извращенцев всех мастей истекать слюной; ее роскошного тела, полуобнаженного и выставленного на всеобщее обозрение.
Что за чудище мы породили? Не насилие – оно-то всегда присутствовало в мире, мужчины всегда любили убивать женщин – а историю насилия, вдруг заслонившую собой все остальные. Женщина, не стеснявшаяся своей сексуальности, убита – это факт. Но потребляя эту историю, люди убили ее еще раз; вот правда, которую все знают, но никто не признает.
Кузен, когда продолжишь работать над своей статуей, помни, что есть факт и есть правда. Помни о теле убитой женщины, о том, что мы с ней сделали. Это не даст потухнуть моей ярости.
Я собрала целую коллекцию изображений этой женщины. Мое любимое – литография Альфреда Хоффи. Моя комната, одежда, даже книжная полка – я все в своем доме обставила по образу и подобию ее дома. Знал ли ты, что в ее комнате была маленькая библиотека? С книгами лорда Байрона. На стене у нее висел портрет поэта, а на прикроватной тумбочке – тебе это понравится – лежал томик «Листьев травы». В нем она подчеркнула некоторые параграфы. Эта мертвая женщина, заплатившая столь высокую цену за проделки своей щелки, была литературным искателем. И это прекрасно. Интеллектом и творческим духом она наверняка превосходила любого самоуверенного и самовлюбленного идиота, приходившего к ней за утехами.
Мой дорогой, я отвечу на твой вопрос. Изображения этой женщины и ее убийства продолжают висеть над моей кроватью, потому что она была писательницей. По той же причине я не могу перестать думать о ней и о всех других мертвых женщинах. В сундуке, обнаруженном в ее комнате, хранилось более сотни писем, книги, бумаги. Ее письменный стол был завален перьями, чернильницами, дорогой писчей бумагой. Она хотела что-то сказать миру. Она поставила себе такую цель.
А вместо этого из нее сделали историю, которую она сама была не в силах контролировать; ее сделали эротическим товаром. Красоту ее зеленого бархатного платья многократно воспроизвели как аллегорию всего, что происходит за бархатными портьерами в этом городе.
Красота ее трупа спровоцировала голод. Роскошная. Голая. Мертвая.
Я не могу забыть об этой красивой, умной, одаренной женщине и по другой причине: она знала, как распорядиться своей щелкой. Она использовала ее как инструмент сопротивления: отвергла репродукцию в пользу обогащения. Это вдохновляет меня, кузен, и это достойно почитания. Куда другие помещают крест ‹…› я вешаю другое изображение: проститутки с обнаженной грудью. И бесконечного мига перед тем, как ей на голову обрушивается топор.
Так честнее.
С бесконечной любовью,Аврора
