Потрясение

На остров и с острова, на остров и с острова – мы приплывали и уплывали, а она постепенно вырастала из воды пред нашими глазами. Постамент оказался слишком широким для лесов, и когда мы возвели железный каркас, некоторые из нас спускались на веревках и повисали внутри, соединяя части ее тела. Эндора была искусной клепальщицей. Дэвид безупречно выполнял самую тонкую работу. Я умело орудовал молотком на самых сложных участках – носу, глазах, ушах. Как рой людей-муравьев, мы облепляли паровые краны и мачты, группировались и перегруппировывались, собирая ее тело из частей.

Мы работали, затаив дыхание и благословляя все, к чему прикасались, и все, что строили. Каждый день и каждую ночь благословения, произнесенные на разных языках, слетали с наших разных губ и вырывались из наших разных тел, лепестками осыпаясь на землю, на медную оболочку статуи и на воду. Иногда мы благословляли наших близких: пусть моя мать или бабушка переживут эту ночь. Пусть муж мой будет в безопасности. Пусть моим братьям и сестре хватит пищи. Пусть этот мальчик или эта девочка выживут в плену. Другие молитвы касались материалов, инструментов, веревок и шкивов или природных стихий, окружавших и овевавших нас: пусть это дерево и гипс выдержат нас и вознесут наш труд к небесам. Пусть этот паровой кран сдвинет ее могучую шею и плечи в ритме нашего труда. Пусть гроза пройдет мимо и никто не пострадает. А некоторые благословения были неполными, непродуманными и обрывочными: пусть никто никогда не узнает о моих страхах и моих тайнах; пусть моих родных не депортируют; пусть желания, крепнущие в моем теле, никогда у меня не отнимут. Пусть клубы опиумного дыма притупят наши страдания; пусть смех пышногрудой женщины поможет мне вздохнуть полной грудью; пусть томление в низу живота, где бурлит мое желание, встретит желание равной мощи; пусть моя похоть будет удовлетворена без наказания и стыда.

За трудом всегда скрывался голод.

Мы все отличались друг от друга – женщины, мужчины, люди, дети. Нами руководили телесные нужды – нужда в пище, крове, сексе, труде, защите наших тел. Мы – единое тело – стремились заработать, потому что деньги были единственным способом раздобыть все, в чем мы нуждались: еду, электричество, обогрев, одеяла, лекарства. Мы изнуряли свои тела до изнеможения и двигались, как в трансе, как лунатики.

Наш пот пробудил ее к жизни. Мы совокуплялись, превозмогая усталость и умножая похоть; от похоти рождались дети. Некоторые мужчины любили женщин, а те любили их. Но были и мужчины, любившие мужчин, и женщины, любившие женщин. Там, где мы работали, – в мастерских, на складах, в переулках и доках – любому телу находилось применение. Дети трудились с нами бок о бок; у некоторых из них были родители, у других – не было. Определенные виды труда лучше давались маленьким пальчикам; другие требовали деликатности. Были тела, что лучше подходили для тяжелой работы, и те, что умели сгибаться и скрючиваться, принимая формы деталей, над которыми мы трудились. Среди нас были уборщики, мойщики и подметальщики; их спины сгибались в перманентный вопросительный знак. Работая, мы становились единой волной, но вечерами, расходясь по домам, снова становились собой и забывали о работе.

Никто из строителей ее тела не умер во время стройки.

Девочка из воды спала под кроватью Эндоры, подстелив себе одеяло. Она спала там много ночей подряд. Однажды, когда все заснули, она подошла ко мне.

‹…› – сказала она, стоя над моей кроватью в комнате, где мы жили вчетвером – Джон Джозеф, Эндора, Дэвид и я. Вокруг меня звучала симфония тихого храпа. Но девочка не спала и хотела сообщить мне, что видит меня насквозь. – ‹…›

Мое тело затрепетало, когда я услышал эти слова.

Я взглянул в противоположный угол комнаты, где спал Дэвид. Я специально выбрал кровать как можно дальше от его кровати, но с таким расчетом, чтобы с нее было хорошо видно его спину и чтобы я мог приглядывать за ним, когда во сне его что-то мучило: голоса, люди или неведомые мне страдания.