Потрошители морей

Унижала меня новообретённая наездница умело и от души, так что я вскоре позабыл про обиду мужскому самолюбию, не зная, что ещё ждёт впереди. И вот в самый час разнузданного галопа, когда я стал забываться под сладким бременем женской упряжи, на мою голову со всего размаха плюхнулась своим неприкрытым сидячим местом донна Роза. И попала не как-нибудь вскользь, а прямо залепила рот и нос своею липучей голодранкой, которую без стеснения показывала до сей поры. Затем без промедления эта, с позволения сказать донна, стала всем своим досужим местом елозить по лицу, словно по табуретке, перекрывая дыхание и заставляя плеваться залезшими в мою пасть солёными принадлежностями женского туалета. Так я ненароком попал под двойное бабье унижение человека, как царя природы и прирождённого вожака. А в это время моего безмерного страдания, эти две поработительницы сплелись между собой руками и чуть ли не облизываясь, вошли в единый такт движения, топча меня снизу и сверху, как безголосую камбалу либо личную подтирательную ветошку. Однако, то ли от верхового удушья, то ли от низового разряда, а может и от ужаса при возможном обмене ролями мучительниц, я вскоре забылся и вывалился из времени, а когда полностью пришёл в себя, то ни Маргариты, ни Розы вблизи себя не обнаружил. Осталась лишь одежда да солёный привкус на губах от пролитых в забытьи слёз. Но об этом унижении я с Честером не делился, как и он о встрече с Дороти.

— Хорошая была девка, — только и сказал он, — со всех сторон хорошая, но без затей.

— Бывает, — согласился я, — особенно, если две и с выдумкой.

А на следующий день наш боцман Энрико Костоломье объявил:

— Парни, через сутки выступаем. Можете нанести прощальный визит на Тортугу. Выбрасывайте последние деньги на берегу, чтобы наш фрегат бежал налегке ещё быстрее.

— Куда держим путь? — выкрикнул кто-то из команды.

— Это пока секрет, — широко улыбнулся мистер Энрико и пошёл на мостик.

— Капитан Морган не любит делиться планами в порту. Всё узнаем в море, — успокоил меня Паркер, — пойдём с ребятами к мадам Витоль, посидим напоследок без баб и просадим все наши оставшиеся деньги.

Я немедленно согласился, не зная, что мне будет не до гулянки и что впереди меня ждёт смертельная опасность. Да если б и знал, всё равно пошёл бы!

В тот день «Счастливое избавление» было забито под завязку. По всему чувствовалось, что Береговое Братство решило перед выходом в море погулять на славу. Куда выведет судьба, никто не знал, но каждый уже чувствовал общий боевой задор. Экипаж «Ганимеда» был представлен чуть ли не половиной команды. За нашим столом собралась чуть ли не чёртова дюжина моряков, включая не только нас с Паркером, но и слегка потрёпанного Мики Найтса, похудевшего Кэрола Понта, почему-то задумчивого Дэна Маккормика и немногословного боцмана Энрико Костоломье во главе стола. На берегу мы все были равны, а потому и помощник капитана Билли Клинт порой засиживался вместе с нами за хорошей бутылкой вина. Однако, сегодня его в заведении мадам Витоль не было, так как вместе с квартирмейстером Марком Сигалом, корабельным бомбардиром Свеном О’Рипли и приглашёнными капитанами других судов, ещё с утра был приглашён на совещание к капитану Моргану, подогревая тем самым слухи о скором походе.

Но это произойдёт через день-другой, так как Генри Морган точную дату выхода в море хранил в своей голове до последней минуты, хотя по всему чувствовалось, что это прощальная пирушка на гостеприимном берегу Тортуги. По крайней мере для большинства, в число которых попасть стремился каждый. Поэтому разговоры шли в основном весёлые, кто с кем переспал и сколько выпил. Шум стоял почище базарного, кое-где затягивались песни, а наиболее бережливые спешили вверх по лестнице на верхние покои весёлого заведения мадам. Она сама подходила и к нам, предлагая свой товар уже по сходной цене, но из нашей компании на такие уловки никто не поддавался, крепя морское братство, так необходимое в будущих сражениях.

За соседним столом отдыхала компания с чужого корабля, но такая панибратская, что вскоре мы сплотились в одну команду, узнав, что и они в армаде капитана Моргана.

— За тебя, брат! — перекрикивал я общий гвалт и тянулся кружкой к ближайшему соседу за чужим столом.

— За тебя, дружище Афанасий, — вдруг прозвучало в ответ на почти забытом мною русском языке.

Полностью обернувшись на голос, я не поверил своим глазам. Передо мной сидел Олешка Голый. Возмужавший, прокалённый солнцем, с чёрной курчавой бородкой поверх загорелых щёк.

— Никак Голый! — взревел я, пугая соседей, и бросился с объятиями на Олешку.

— Алекс Голье, — пропищал сдавленно друг, а наши собутыльники бросились разнимать, невесть что подумавши.

Потом, разобравшись в нашем мирном настрое, долго пили за здоровье, а мы с Олешкой пристроились сбоку стола и, перебивая друг друга, спешили узнать побольше о прожитом.

— Ну, как ты? — спрашивал я Голого.

— Хожу в моря корабельным плотником на «Лили». А ты где?

— Клерком на «Ганимеде». Вы-то с чем пришли на Тортугу?