Потрошители морей

Со стороны посмотреть, так наше благолепие даром досталось. Ни с того, ни с чего бог послал. Так ведь нет! Пока обустраивали житьё-бытьё, дело чуть до драк не доходило. Буза с Водянниковым, как самые старшие по годам, не раз на кулачки сходились. Елисей к алеуту прислушивался, у того ведь годы в проседь на висках пошли, поэтому атаман тоже придерживался создания надёжного лагеря подалее от воды. А Боженка своё, мол, что силы попусту тратить, раз не сегодня-завтра Семён Иванович со товарищами нагрянет. Когда ещё досуг появится спокойно под солнцем брюхо погреть? Чего, мол, понапрасну растопыриваться и с чумом, и со съестным припасом? Всё едино оставлять белому медведю придётся. Победил-таки атаман, а плотник в отместку целый день без дела валялся на берегу, сопли на кулак наматывал, пока совесть на стройку не пригнала болезного. Зырян во время баталии отмалчивался, как человек уставного порядка, но огнестрел чистил исправно и с бочонком пороха не расставался, как солдат, готовый к любым оборотам дела. А что до нас с Олешкой, то мы в большой расчёт не брались по скудости лет. Помогали, как умели. Я бумаги перебирал, а Лексей топор о камни точил, пока у них с Водянниковым дело не заладилось. Так и начали артельно существовать, но каждый при своём интересе.

А ещё через дня три-четыре, а может и с неделю погодя, ведь со счёту давно сбились, поглядев на то же безоблачное небо, северный человек сказал:

— Не иначе, как торопиться надо, а у нас жирники топить нечем, — и Нануй указал на два плоских камня с выдолбленными морской волной углублениями посерёдке. — Два дня их по берегу искал. Знатные светильники выйдут, — и он любовно погладил убогие каменья. — Топлёный жир нальём, фитили из ягеля скрутим и заживём в уюте, тепле и при свете. Успевай только чай кипятить да суп варить по-вашему. Завтра пойдём тюленя бить, я лежбище видел, — и он надолго умолк, утомлённый длинной речью.

По утру все и пошли. Биты из дерева выстругали и направились за тюленем, ибо порох на неповоротливого зверя решили поберечь, раз морского лежебоку исстари дрыном добывали. Так вот дружно и подались на убойную охоту. Все разом и вышли, кроме нас с Олешкой, так как пользы на промысле от нас никакой, а кашеварить в лагере или лишний камень с дороги убрать кому-то тоже надо. Ту же вяленую рыбу да сушёное мясо по ровным кучкам разложить, чтоб без обид и нареканий за обедом. Мы к тому времени наши спасённые пожитки под ближайший валун сволокли. Всё забрали и по сортам разложили. Отдельно провиант, отдельно каменная соль-лизунец, что в кожаной торбе сохранилась вместе с чугунком и плошками, а совсем поодаль огниво с трутом и порох с пищалью. Это, считай, и всё наше жизненное богатство. Вот тогда-то я и понял, вот тут-то и достиг своим умом, для чего на лодки шкуры навьючили и остальную не очень нужную в морском походе утварь под лавки подсунули да всё накрепко сыромятными ремнями к днищу привязали. Не надеялся воевода, спроваживая нас в путь, что свидимся. Вот и нагрузил кочи кое-чем в быту обыденном, чтоб экипаж не сразу помер, когда на чужой берег волна, паче чаяний, выбросит.

Охотники за два дня с тюленем управились, благо ластоногий был безо всякого страха перед двуногими, так что и мяса прибавилось выше головы, и шкуры на подстилку завелись, и жиру-ворвани натопили много, словно зимовать собрались. Водянников смеялся на такое хозяйство, как на лишние хлопоты. Буза тем временем своё думал, Зырян начищал пищаль и стерёг порох, друг Олешка точил уже пилу, как и я перья для умственного труда, и лишь один Нануйка радовался, словно малое дитя нашему запасу, переворачивая на солнце с боку на бок тонкие пласты тюленьего мяса.

— Маловато будет, если до весны в яранге сидеть, — подколупывал иногда Боженка алеута, глядя на наше богатство.

— Зимой за свежим тюленем на лунки пойдём, когда он на вольный ветер вылезет, — вразумительно отвечал на это Нануй, как знаток северного промысла.

Скоро новые шкуры подсохли и мы обрядили наш северный шалаш как знатную невесту. На выход шкуры навесили, чтоб не поддувало, по нарам, что Боженка с подмастерьем сколотили, настелили вперемежку со мхом. Чтоб, значит, и бока не намять, и укрыться было чем, когда ночи коротать вповалку будем. Словом, зажили вскорости на широкую ногу, днями выставляя дозор на самом высоком месте, куда сумели по очереди залезать. В карауле всё больше мы с Олешкой стояли, как самые зрячие и бездельные дружинники. Однако, Дежнёв всё не проявлялся, а дождь стал надоедать почти каждый божий день, так что наблюдение пришлось снять, заменив его длинным шестом с красной рубахой поверху. Мол, любой мореход, как рядом сплавляться будет, враз поймёт, что на берегу живой человек обретается. Ярангу-то мы после долгих споров с рукоприкладством перенесли подальше за скалу в заветерье. Мало ли какой буран, как Нануйка твёрдо пообещал, едва первые дождины слетели.