Потрошители морей

— Не беда, у нас пищаль всегда на взводе, — враз оживился Зырян.

— Так умка первым не полезет. Он подстерегать будет, — охладил пыл охотника Нункан и подытожил:- Мишка умный, задерёт тихо.

Это сообщение нас не испугало, но заставило задуматься. Мы стали реже отлучаться из яранги без надобности. Даже ручницу иногда прихватывали с собой для пущей смелости. Хотя она и мешала в самый ответственный момент, зато не позволяла долго рассиживаться на одном месте. А вот когда бдительность притупилась, и мы вновь рассупонились вокруг жирника, пропал наш Нануйка. Был человек, и нет инородца. Вышел утром из нашего убежища, а назад не вернулся. До вечера мы с огнестрелом и кольями бегали по округе, в голос призывая алеута вернуться в тепло и уют. Но когда наткнулись на кровавый след, когда увидели вмёрзший в сукровицу малахай Нануя, вот только тогда и вошли с горя в полный человечий разум, но медведя так и не выследили.

Трое суток искали хотя бы ошмётки от иноверца, чтобы похоронить по-людски, но так ничего и не сыскали. Съел медведь алеута до последней косточки, со всею одёжой съел, ничем не побрезговал животный гад и людоед.

— Раз он человека на зуб попробовал, — сказал на это Буза, — то теперь не успокоится, пока всех нас не порешит.

Сказал, как в воду глядел. Через пару дней, а то и более, кто же тут помнить будет, когда давно со счёту сбились, пропал безвестно дружок мой верный Олешка Голый. Выбежал с утра по малой и потерялся безвозвратно, ну, словно гулящая девка на сносях с моста в омут головой, даже круги по воде не пошли. То есть, от другана моего не то что красный след по насту, но даже и шапки не осталось. Вот так мы и осиротели. И по всем статьям, следующим должен быть я сам, как более свежий для зверского аппетита. А что пищаль или ножик? Тут хоть с мортиркой в поводу ходи на гулянье при нужде. Конец-то смертный один, раз судьба такой картой ложиться. Самой что ни на есть крестовой мастью. От меня и духом замогильным порой подванивать стало, как говорил Ивашка Зырян, укладывая меня сбоку от общих нар.

А от чего страх обуял? Ведь не на пустом месте он нас под себя подмял. Если бы в своих краях, то где наша не пропадала? Тут и рубаху на плечах рвать ни к чему! Навались косолапые всем стадом, так бочонок с порохом на огонёк — и дело с концом. Уже не зверьё наши косточки по отдельности обгладывать бы сподобились, а вместе с шалашиком разлетелось на мелкие куски в разные стороны не хуже птиц, одна ямина вместо стойбища на земле образовалась бы. Знамо дело, и мы бы пострадали без следа, но всегда приятнее самому последнее слово сказать, чем корячиться безропотно в грязных лапах. А в вечной мерзлоте другой коленкор. Мало, что медведь не пуганый, так и мы к холоду не привыкшие. А если что не так пойдёт? Взрыв по мёрзлой земле растекётся безо всякой пользы, и медведь целый, и мы голые. Чем тогда утешаться? Одно блазнит, что мишка дуром на ярангу не попрёт, раз такой умный, а мы и пищалью, если что, отобьёмся. Не зря Зырян за межой не супостата в штыковую хаживал! Навык помнит и на хищника первым пойдёт!

Только зверя-то нигде не было. Ни следка на наших тропках, ни когтистой отметины по насту. А ведь Нануй с Олешкой пропали! Вроде как бесследно, если поминальной отметины от алеута не считать. Потому в одиночку из своей берлоги без нужды не показывались. Выходили все разом, забывши холод и определив кого-нибудь в конвоиры. Всё понимали, раз земля чужая со своим обычаем, знать и нечисть живёт по своим уложениям, нам не ведомым.

Одним словом, разладилась наша жизнь, оскудела. Даже в самую полярную ночь на северное сияние любоваться не выходим. К тому же, морозы навалились и съестной припас к краю подошёл. Стали с горя ждать лёгкой смерти от голода, налегая на молитвы и церковные песнопения. Может и не все, может только я один упал духом от бескормицы. Но только и Водянников, старого уклада мастер, и тот, отчаявшись, не особо косился на мои сопли, махнув рукой на молодое поколение.

Видать с отчаяния, всем табором пробовали на охоту сходить. Да куда там! Главный наш алеутский следопыт уже с месяц как пропал безо всякого своего следа. Даже Буза смирился с бедственным положением, приговаривая в порыве откровения:

— Да, не съели бы звери нашего Нануйку, мы б ещё пожили недельку другую, никак не меньше.

— Ничего ещё, ничего, — с надеждою встревал плотник, — продержимся и при таком провианте, — и он показывал на старые оленьи шкуры.

Зырян по обыкновению молчал, выскакивая с заряженным оружием на любой шорох, но возвращался ни с чем, начиная скучать и нагонять на нас тоску:

— Вот, помню, у ляхов обоз отбили, так там свиневьи головы по сортам…