Потсдамская конференция. Как решалась послевоенная судьба Германии и других стран Европы

Американских посланников попросили выяснить, понимает ли Сталин в полной мере, что означают советы, посылаемые Громыко, и как они повлияют на характер организации, которая теперь формируется. «Просим открыто сказать Сталину, — говорилось в послании, — что страна не может присоединиться к организации, которая основывается на ошибочном толковании права великих держав в Совете Безопасности. Просим сказать ему, что мы так же, как и он, стремимся создать организацию на основе полного единства, но это должно быть единство в действии, при условии самого широкого обсуждения любого вопроса. Никогда в наших дискуссиях о создании международной организации в Думбартон-Оукс или в Ялте не рассматривалось такое положение ее устава, которое сделало бы невозможным свободу обсуждения в Совете Безопасности или на Генеральной Ассамблее. Это совершенно новая и невозможная интерпретация».

Необходимо заметить, что Громыко, как ни странно, утверждал в Сан-Франциско, что американская позиция была для советской стороны «новой».

Докладная записка Хопкинса и Гарримана, составленная 6 июня, о переговорах со Сталиным и Молотовым, состоявшихся во время шестой (последней) встречи, возможно, не в полной мере отражала характер имевшей место дискуссии. Возможно, смысл записки не совсем ясен исследователю, изучающему данный вопрос (который имел большое политическое значение). Вероятно, не все, что было сказано, нашло в ней отражение.

Первым выступил Молотов. Собственно, все, о чем он говорил, было повторением инструкции, данной Громыко. В докладной записке кратко упоминалось, что состоялся разговор между Молотовым и Сталиным, из которого американский переводчик и протоколист Чарльз Болен понял, что Сталин не сталкивался прежде с этим вопросом и, как он сказал Молотову, вопрос не столь важен и американская точка зрения может быть принята.

Сталин предварил свой ответ Хопкинсу замечанием, что для политики малых стран характерна тенденция использовать в своих интересах существующие противоречия в отношениях между великими державами или даже сеять между ними раздоры. Великие державы, предупредил он, должны сохранять бдительность, иначе снова возникнут проблемы. «В конце концов, — заметил он, — две мировых войны начались из-за малых стран». Отдельные государственные деятели стремились завладеть голосами малых наций, и это был опасный и скользкий путь. Но все же, говоря словами докладной записки, «маршал Сталин затем заявил, что он готов принять американскую точку зрения на конференции в Сан-Франциско в отношении процедуры голосования».

Новость, что Сталин сделал уступку американцам, обрадовала всех в Вашингтоне и Сан-Франциско. Это решение приветствовалось всеми, так как конференция теперь могла продолжить работу. Президент был удовлетворен. Стеттиниус был взволнован. Грю записал в своем дневнике, что он был «безмерно счастлив», услышав эту новость. Все слали Хопкинсу и Гарриману благодарственные послания. Скупой комментарий Сталина был воспринят многими так, как об этом выразился сенатор Ванденберг: «…полная и окончательная капитуляция. Никакой попытки уйти от прямого ответа. Простое признание принципа открытого обсуждения спорного вопроса, представленного на рассмотрение Совета Безопасности. Это означает быстрое и успешное завершение конференции».

Однако, когда представители держав — организаторов конференции вновь встретились в Сан-Франциско, чтобы принять окончательное заявление по поводу соглашения, возникли недоразумения. Здесь достаточно упомянуть, что в своем окончательном варианте в заявлении были перечислены типы решений, для принятия одной части которых требовалось определенное число голосов, для другой — только процедурное голосование (то есть было необходимо заручиться одним из семи голосов членов совета).

В документе было твердо подтверждено, что члены Совета Безопасности не имеют права вето, когда решается, принять ли к рассмотрению тот или иной вопрос. Было сказано, что ни один член Совбеза не должен препятствовать обсуждению любого вопроса и каждый имеет право быть выслушанным. Однако в тексте имелся пункт, который предусматривал, что в «особом случае» — при наличии разных мнений — решения Совбеза по всем вопросам считаются принятыми, когда за них поданы голоса семи членов совета, включая совпадающие голоса всех его постоянных членов.

В действительности это заявление четырех держав было бледным отражением англо-американских представлений о свободе слова; оно отражало советский взгляд на порядок обсуждений «предварительного вопроса». Более того, оно не вылилось в официальное международное соглашение. Участники конференции отказались поставить его на голосование, и оно лишь частично нашло отражение в хартии.