Потсдамская конференция. Как решалась послевоенная судьба Германии и других стран Европы

Он был глубоко разочарован решением президента и тем фактом, что американские войска уже отводились из Европы на Восточный театр военных действий, и их предстояло разместить в зонах оккупации, о границах которых была достигнута договоренность. Его целью было использовать присутствие американских вооруженных сил в качестве средства давления на Советы, чтобы добиться от них уступок. Его политика базировалась на „жестком подходе“, и он был готов пойти на большой риск ради достижения своих целей.

Премьер-министр был крайне враждебен Советам… Вероятно, советское правительство подозревало или даже знало о таком его отношении. Подозрение вызывали телеграфные переговоры о капитуляции немецких войск в Италии; положение в Австрии; возможные секретные соглашения, заключенные с союзниками на Западном фронте за счет русских на Восточном фронте, и другие запутанные ситуации. Все это, несомненно, объясняло агрессивность и так называемые односторонние действия советской стороны, начиная со времен Ялты… Советы защищают свои позиции».

Как сообщил Дэвис, в завершение переговоров Черчилль заявил, что, во-первых, он не будет выступать против американской политики в отношении России и, во-вторых, он полностью согласен с тем, что необходимо использовать все имеющиеся в распоряжении средства, чтобы разрешить все противоречия в отношениях трех держав.

31 мая Черчилль направил Трумэну короткое послание после окончания переговоров с Дэвисом: «У меня остались приятные впечатления после бесед с Дэвисом, о которых он расскажет Вам после своего возвращения. Однако я должен сразу же заявить, что я не готов прибыть на встречу, которая будет продолжением конференции между Вами и маршалом Сталиным. Я полагаю, что мы должны собраться одновременно и все вместе на равных условиях для обсуждения вопросов, которые будут иметь большие последствия».

Прежде чем ответить, Трумэн решил дождаться возвращения Дэвиса и лично переговорить с ним. 7 июня он отправил сообщение Черчиллю с благодарностью за его согласие с датой конференции, назначенной на 15 июля, и одновременно он подтвердил, что главы трех держав должны встретиться все вместе за столом переговоров.

Визит Дэвиса в Лондон, видимо, помог Черчиллю понять, какие его предложения беспокоили гражданских членов американского правительства, которые считали сотрудничество с Россией важным условием поддержания мира, и какие — военных членов правительства, которые стремились к подобному сотрудничеству с целью как можно быстрее закончить войну с Японией. Возможно, он мог изменить свое мнение в каких-то вопросах, которые предстояло обсудить на будущей конференции. Однако с другой стороны, влиятельные круги американского общества, которые принимают решения, познакомившись с интерпретацией Дэвиса намерений Черчилля и рассказами о его эмоциональном состоянии, начали испытывать подозрения касательно намерений и мотивов премьер-министра.

Глава 20 Расхождения с генералом де Голлем

В то время как Хопкинс в Москве подписывал протокол о встрече глав правительств, а Дэвис в Лондоне предъявлял упреки Черчиллю, генерал де Голль намеревался нанести визит Трумэну. Генерал имел несколько целей. Прежде всего, он хотел посетить запланированную конференцию, которая была призвана обозначить контуры будущей Европы. Его просьба об участии во встрече в Ялте была отклонена, что заставило его сделать вывод, что был нанесен урон чести Франции и ее интересы были ущемлены. Не окажется ли он вновь за бортом общеевропейской политики, если в этот раз решались жизненно важные вопросы для Франции, ничуть не меньшие, чем те, что стояли перед Германией?

Де Голль, должно быть, знал, что, получит он приглашение или нет, зависело от того, смогут ли Трумэн и Черчилль повлиять на Сталина, который с презрительной усмешкой утверждал, что Франция не заслуживает участия в предстоящей конференции, на которой будут приняты важные решения. И премьер-министр, и президент полагали, что де Голль ослеплен ложной гордостью, когда он просит столь многого для Франции. Все же их раздражение, вызванное поведением де Голля и выдвинутыми им претензиями, перевешивалось чувствами традиционной дружбы с Францией и желанием ее возрождения как могучей державы.