Поцелованные Одессой

Разгадка возникшей несуразицы в том, что в этом образе город позиционирует себя по отношению к Северной Пальмире – к Санкт-Петербургу. При этом, как показал ход последующих событий, подобное позиционирование представляло собой нечто большее, чем просто противопоставление в рамках географических полюсов. Представленные в этой связке города, несмотря на презентацию в качестве новых центров международной торговли России, по сути олицетворяли различные социальные проекты.

В своей торговой ипостаси Петербург – важный торгово-экономический центр, «хаб» России на берегах Балтики – её северные торговые ворота.

В этой ипостаси Южная Пальмира – Одесса олицетворяет южные торговые ворота империи.

Важно при этом отметить не только сам факт открытия новых «торговых площадок», но и то, что с их появлением Россия получила непосредственный доступ к водным просторам, на берегах которых сформировались истоки западной цивилизации.

Статус, обретённый возведёнными по европейским лекалам городов, должен был свидетельствовать, что речь отныне идёт не просто о приращении империей новых территорий – очередных форпостов России, но о появлении особых культурных анклавов, ориентирующихся на Европу, – анклавов, где страна открывает себя не только для традиционных коммерческих сделок, но и для «импорта» западной «мягкой силы»: идей, ценностей и прочих достижений культуры, которым предстояло сыграть важную роль в её исторических подвижках и модернизации.

Самим наименованием появившихся на географической карте городов – Санкт-Петербург и Одесса, звучание которых скорее привычно для европейского, чем для русского, уха, в которых нет ничего от традиционных топонимов, характерных для пограничных анклавов империи – типа Владивосток (Владей Востоком) либо Владикавказ (Владей Кавказом), Россия как бы обращается своим обновлённым ликом к Западу, демонстрируя открытость к грядущим переменам.

«Отсель грозить мы будем шведу…»

Со временем метафору ворот, призванную характеризовать степень открытости Санкт-Петербурга миру, поэт, как ему кажется, заменяет более адекватным символом – «окном»:

Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море…

(А. Пушкин.

Медный всадник)

В смене метафоры – глубокий смысл. Окно – вовсе не ворота. Даже если оно и распахнуто – это не знак приглашения в гости. Окно – всего лишь прозрачная часть стены, призванная пропускать свет внутрь помещения. Временами его распахивают для проветривания, временами наглухо заколачивают.

Вместе с тем склонным впадать в излишнюю эйфорию от декларируемой открытости России город на Неве, как бы невзначай, напоминает о более серьёзной миссии, связанной с его появлением, которая вовсе не ограничивается тем, чтобы служить площадкой для коммерции и обмена прочими благами, доступными к извлечению из прохладных глубин Балтийского моря:

Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.

(там же)

Зрительной демонстрацией этой ипостаси города, выражающей устрашающий для врага посыл его существования, должен служить Медный всадник – памятник Петру I:

Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?

(Там же)

Надпись на постаменте гласит: «ПЕТРУ перьвому ЕКАТЕРИНА вторая лгта 1782» с одной стороны, и «PETRO primo CATHARINA secunda MDCCLXXXII».

Державной рукой император указывает в сторону Швеции, где в центре Стокгольма водружён похожий памятник Карлу XII, главному противнику Петра в Северной войне, взор которого обращён к России.