Поцелованный богом

– Подите к черту! – разозлилась она. – Не смейте подходить ко мне! Я буду кричать!

– Ну и что? – наступал он. – Подумают, я тебя бью, никто не прибежит, потому что мужу дозволено бить жену. Катя...

Назар сгреб ее в охапку, она била его по лицу, свирепо рыча:

– Оставьте меня! Убирайтесь к своей корове Мильке!..

Внезапно она перестала сопротивляться, закрыла ладонями лицо и заплакала, упершись лбом в его грудь. И Назар прекратил натиск, но не отпускал ее, полагая, что на строптивую жену больше подействуют уговоры.

– Кать, чего ты плачешь? Я ж не зверь. Не захочешь – не трону.

А сам целовал ее плечи, шею, виски, опустил по спине руки, сжал бедра, чувствуя, что уже терпеть нет мочи – хоть к Мильке беги. Но за прошедшую неделю он уверовал, что возьмет верх, Катя хоть и баронесса, а все равно баба, и без мужика ей не обойтись. Да, она упорно не подпускала его к себе, он уж грешным делом подумывал, что у Кати кто-то есть, да тот же Костюшко. Однако, сравнив себя и дохлого пролетария с книжками в зубах, Назар сделал выбор за Катю в свою пользу. На всякий случай аккуратно, чтоб не вызвать толков, выяснил, замечена ли его жена в порочных связях. Не замечена. А на хуторе знают все про всех. Как ни хоронился он с Милькой – узнали же! Будто у хуторян зрение ночной порой делается в десять крат острее. Между тем в глазах Кати угадывалась женская тоска, которую она прятала от Назара за приспущенными ресницами, а как только он появлялся дома, у нее находились срочные дела, лишь бы не оставаться с ним наедине. Разве это не повод к активным действиям? Он и выбрал место, откуда Катя не сбежит, а также где никто им не помешает. Тем не менее надо было выслушать страдающую сторону.

– Для тебя это пустяки, завтра побежишь к своей Мильке, а я даже слова не посмею сказать. У меня нет никаких прав, я здесь никто...

– У тебя нет прав? – оскорбился Назар. – Ты их получила два раза. И я получил. Теперь хочу все, что мне причитается по правам мужа. Ну, хочешь, поклянусь, что больше ни Мильки, ни другой не будет? Только ты... Катя... я ж тебя люблю... давно... Еще когда ты стояла у стенки, думал: застрелю обоих Шестрюков. Но тогда я не знал... Теперь знаю. А Милька была, чтоб о тебе не думать.