Поцелованный богом

Он целовался не так, как Вадим, который лишь трепетно касался губ Кати, приобретая вместе с ней первый опыт общения с противоположным полом, поцелуи Вадима были скорее мальчишескими, нежели мужскими. И обнимал не так, как Вадим, руки которого не ощущались. Назар был другой – земной, сильный, напористый. Для нее внезапный переход от «классовых врагов» к любовным играм мог закончиться отвращением, спас положение Назар, когда, добившись своего, подумал, что был несколько груб:

– Чего ж ты не сказала, что девка, а не баба?

– Все когда-то становятся бабами, – стушевалась она, будто это был очень большой недостаток.

– Сегодня тебя больше не трону, – ласкал ее губами Назар. – Потерплю до завтра.

Он не хотел причинить ей боль, он хотел, чтоб Кате нравилось то, что пока ее смущало. А ей ничего не оставалось, как дать ему больше, чем только благодарность за спасенную жизнь.

Утром мамаша тихонько заглянула к ним в комнату, как заглядывала не раз до этого. Голова невестки лежала на плече сына, он обнимал ее обеими руками, уткнув нос в волосы Кати. Мамаша притворила дверь, подошла к иконам и перекрестилась:

– Благодарствую, Никола Угодник, можна и помирать.

Занимая достаточно ответственный пост, чтоб иметь свободу действий, Васька использовал эту привилегию для поисков Кати. Едва появлялась хоть мизерная возможность, он мчался в район, где увидел Катю, решив, что объект его поисков должен находиться поблизости. С другой стороны на толкучку приезжали из дальних уголков, а то и пешком шли, преодолевая десятки километров. Человека найти в захолустье не столь уж трудно, но Васька не знал, как объяснить, кто ему нужен. Поездив по хуторам и станицам, надеясь встретить ее еще раз случайно, он возвращался назад мрачным и злым. Так прошло три месяца.

Петро поражался упрямству и одержимости брата, но только один раз взялся его воспитывать:

– Васька, не дело ты затеял. Нынче не война, за душегубство тебя не приласкают. Ведь дознаются, что это ты белогвардейку порешил.

Вернувшись очередной раз из неудачной поездки, Васька ел картошку с квашеной капустой и, разумеется, выпил, но немного. После слов Петра, которые тот произнес слишком горячо, он кинул на него спокойный взгляд, медленно провел тыльной стороной ладони по губам и спросил:

– Чего ты за нее распереживался?

Тут уж у старшего глаза стали круглыми, как блюдца: