Поцелуй черной вдовы (СИ)

– Что с ними? – Соланж, остановившись на миг, кинулась к зеркальцу на подоконнике. Схватила его и тревожно вгляделась в свое отражение, как делала каждое утро перед уходом в театр.

– Они светятся, – в ужасе констатировала она. – Но почему? Действие бересклета еще не должно было пройти.

– Так они такие всегда, если вы не принимаете бересклет? – с любопытством осведомился Уилл. – Это тот яд, который нам предлагал на мосту тот пройдоха?

– Да. Без него глаза светятся в темноте, днем же желтые, как у кошек.

– Знаешь, это даже красиво.

Соланж фыркнула:

– Глупости. – И опять глянула в зеркальце.

Желтизна сделалась глуше, свет угасал, и она поняла вдруг, что должно быть, чрезмерно разволновалась, вот те и вспыхнули. Брат говорил как-то, что сильное возбуждение, переизбыток эмоций никаким бересклетом не скрыть...

Вот ведь досада.

Нужно быть осторожнее!

Сдержанней.

– Они тухнут, как странно, – услышала она голос Шекспира, и отозвалась:

– Я просто разволновалась. Извини, не хотела тебя напугать!

Он улыбнулся.

– По-твоему, я напуган? Нисколько. Ты первый мой перевертыш, и это даже волнительно!

Соланж, сильнее закутавшись в одеяло, удивленная больше, чем хотела бы показать, спросила с сомнением:

– Неужели совсем не боишься? Вдруг я сейчас обращусь и...

– Вряд ли ты вообще обращалась. – С извиняющейся улыбкой молвил Шекспир. И добавил, заметив, как помрачнело лицо собеседницы: – Просто ты всего несколько дней без браслета, вот я и предположил...

Соланж отвернулась к окну, за которым чернильная мгла поглотила улицы Доугейта, а казалось, сожрала их всех с потрохами, и все они бултыхаются в ее брюхе.

– Все верно, – сказала она, – браслет надежно удерживал меня в этом теле, и я, если честно, даже не знаю, кем являюсь по сути... В другом образе, понимаешь? – Обернулась она. – Может быть, я медведица, как тот Сэкерсон в Пэрис-Гарден, или... волчица. Или... Я просто не знаю. И это, если подумать, как лишиться половины души: ты будто не знаешь о себе нечто важное, тщательно скрытое ото всех. И от себя самого в первую очередь!

– А ты хочешь знать…

– Хочу! И боюсь, если честно, узнать. Вдруг я себе не понравлюсь? Вдруг я...

– Роберт, твои глаза снова светятся, – упреждающе произнес молодой человек. – Не стоит так волноваться по пустякам: уверен, тебе понравится твоя скрытая часть.

– Если когда-то я вообще увижу ее...

Когда она думала о своей звериной натуре, все в ней противилось признавать, что она не совсем человек, а существо непонятного толка, стоящее где-то между людьми и животными. Усредненное нечто...

Да еще с этим даром-проклятием, от которого ей, и без того отщепенке, и вовсе стоять где-то с париями.

Незавидная перспектива...

Глава 13

Явившись в театр на следующий день, Шекспир с «Робертом» застали Джеймса Бёрбеджа в крайней ажитации. Он метался по сцене, размахивая руками, и стеная время от времени сжимал ими голову, будто, треснув, голова эта вот-вот расколется на две части, и он эти части скреплял, не давая такому случиться.

– Подумать только, такая великая честь: сама королева выбрала нас усладить ее очи и слух новой пьесой в день Святого Иоанна Крестителя, а у нас этой пьесы и нет. Ни одной новой пьесы, разрази меня Мельпомена! – сверкал он глазами похлеще библейского левиафана. – Марло шляется по кабакам, забросив писательство, Деккер в тюрьме, Бомонт, заполучив богатую вдовушку, все туда же – не пишет. Что же нам представлять королеве?! Что, скажите мне, олухи?

Вопрос, наверное, был риторическим, но Соланж, видя, что сам Уильям скромно молчит, заметила между прочим:

– Почему бы вам не поставить Шекспира? Мой друг пишет отличные пьесы. Заезжий театр в нашем маленьком городке однажды играл его пьесу, и людям понравилось.

Бёрбедж, остановившийся в своем беге и внимательно ее слушавший с раздраженным лицом, теперь возмутился:

– Главное из всего этого «маленький городок», там еще может понравиться пьеска сына перчаточника, но здесь, в Лондоне, люди пресыщены лучшими постановками в лучших театрах, и какой-то там...

– Сэр, испытайте меня! – подался вперед молодой драматург. Не выдержал наконец-то! – Прочитайте хоть одну мою пьесу и, если сочтете ее хоть отчасти подходящей, поставьте ее здесь на сцене. Посмотрите, понравится она зрителям или нет! И если дадите мне шанс, обещаю, клянусь всем самым ценным, что есть в моей жизни, я напишу для королевы особую пьесу... Такую, что разом прославит этот театр! И вашу труппу, сэр. Только дайте мне шанс...

Речь получилась проникновенной и искренней, даже Бёрбедж, Соланж видела это, проникся ей. Для вида выдержал паузу, а потом с легкой небрежностью кинул, взмахивая рукой:

– Что ж, давай поглядим на твои пописульки. Есть что с собой?

– Да, сэр, конечно. – Уильям кинулся к своей сумке, с которой обычно не расставался, и вытащил кипу помятых листов. – Это «Генрих VI», сэр, про короля, который...

Бёрбедж презрительно отмахнулся:

– Я знаю, кто такой Генрих VI, не утруждайся рассказом. – И он начал просматривать текст.