— А я что делаю? Как раз и согреваю. И сама греюсь, — ласково поведала Лала. — Мне очень повезло, суженый мой. Это несопоставимо ни с какими романами. То, что со мной происходит. Уж столько было чудесных упоительных минут у нас. Какие боле никому не пережить. Справляли помолвку, ты меня спасал, мой герой, носил на ручках, мы обнимались на дне глубоком, русалочки нам пели песни свадебные, ты прижимал меня к себе в водичке, на озерце огромном, таком большом, что словно целый мир, и рядом никого, лишь в мы вдвоём. Давали клятвы, танцевали. Пред ратью обнимались. Искали веточки, даря друг другу нежность. На закаты любовались. Уже пожалуй и не перечесть всего, что было романтичного меж нами. Вот и сбылось, о чём мечталось в детстве. То, настоящее, оно сейчас вот здесь. А после будет нежный поцелуй прощальный у нас ещё когда-нибудь.
— Надеюсь, что нескоро.
— Ну вот, а я думала, ты хочешь мою жертву, — деланно разочаровалась Лала.
— Очень хочу, — подтвердил он весело. И добавил уже с нотками отчётливой тоски в голосе. — Мне расставаться страх как не охота, красавица моя.
— Мне тоже, Рун, — мягко и тепло, и чувств приязненных исполнено, и так же с капелькой печального сожаления молвила Лала. — Однако нам судьбой не суждено. Никак. Быть вместе. Надеюсь, пока я с тобой, научишься дружить с людьми. Понравилось тебе, львёнок, быть в компании?
— Ну… так-то интересно было. Послушать. Я одного лишь не пойму, Лала. Какой интерес был ему это всё мне рассказывать?
— Почему бы и нет.
— Зачем это ему?
— Некоторые любят похвалиться тем, что с ними было.
— Это странно. Знаешь, Лала, это вообще всё так странно, когда тебя замечают, — признался Рун. — Сегодня в харчевне я говорил с людьми, и они меня слушали, отвечали на мой вопрос про желания. Это кажется невероятным, в моей деревне все бы сделали вид, что меня нет. Это словно чудо какое-то. И господин Шэух, знатный человек, хотел моей компании. Немыслимо. Но ведь было.
— Вот видишь, дорогой, всего-то и надо было покинуть свой маленький мирок затворничества, чтобы перестать быть одному.
— Пожалуй так. Ох, Лала, а это не ты? Не твои чудеса, ласточка моя? — вдруг озаботился мыслью Рун. — Если твои, что ко мне приветливо относятся, я требую штрафа.
Лала рассмеялась звонко от всей души.
— Ишь ты какой! Требует он. Нет, заинька, это не я.
— Правда?
— Ты испрашиваешь с меня честного ответа, Рун? — Лала подняла голову, посмотрев на него как-то особенно беззащитно.
— Нет, — мягко заверил он. — Вовсе нет. Просто… очень хочется штрафа.
На последних словах его голос наполнился жалостливыми интонациями. Лала снова рассмеялась.
— Я всё-таки дам тебе честный ответ. Так и быть, только сегодня, хоть ты и не настаиваешь. Это не я, Рун. Мир не без добрых людей, и чудеса тут не нужны. Верь в людей, говори с ними, не чурайся незнакомцев, и ты обязательно найдёшь среди них много добрых. Мы тоже когда-то были незнакомы.
— Как жаль, — посетовал Рун полушутливо. — Я наделся, это ты.
— Ладно, пойдём в кроватку, несчастненький ты мой, уж я согрею твоё суровое мужское сердце, — лукаво улыбнулась Лала.
— Ну, ты постарайся. Согреть. Моё сердце очень суровое, — проронил Рун с юмором.
— Я буду нежной, — ласково пообещала Лала, сияя.
Солнце ярко светило в вышине, проливаясь лучами на внутренний двор древнего монастыря. Всё здесь дышало стариной и безупречным порядком. Отсвечивали красной черепицей причудливые многоярусные крыши, украшенные резными головами драконов и хищных лесных зверей, покачивались в обложенном небольшими валунами пруду цветущие кувшинки, у крепостной стены стройной шеренгой росли одинаково подстриженные деревца одинаковой вышины, отстоя друг от друга ровно на четыре шага. Только мощёная камнем тренировочная площадка несколько нарушала общую безукоризненность, имея с одной стороны круглые вмятины, за века оставленные в каменном покрытии ногами монахов, отрабатывавших становление в стойку. Вдалеке юные послушники бегали по ступеням, таская на плечах коромысла с огромными вёдрами, наполненными водой. Рун беспомощно посмотрел на свои вывалившиеся кишки, ноги его подкосились, он упал на колени, поскользнулся на собственных кишках и шмякнулся лицом вниз. Глаза его закрылись, на мгновение наступила тьма, и вдруг отступила, и он уже снова цел и невредим, и все кишки на месте. И от пролившейся только что в обилии из него крови ни на нём самом, ни под ним не осталось и следа. Он встал, поднял с земли оба своих меча. Обратил взор на Неамида в ожидании. Эльф явно не собирался продолжать бой. Рун вздохнул.
— Даже не видел, как вы это сделали, учитель. Раз, и брюхо вспорото, — признался он.
— Да не переживай, всё нормально, — весело приободрил его Неамид. — Ничего не замечаешь во мне?
Рун оглядел его внимательно с головы до пят и пожал плечами:
— Вроде нет.