Поцелуй мертвеца

Зик пребывал в получеловеческой форме, а это значило, что он выглядел скорее как киношный оборотень, вот только глаза его остались человеческими. Обычно, когда оборотень слишком долго пребывает в животной форме, то первым делом меняются его глаза, становясь звериными, но по какой-то причине, с Зиком произошло с точностью до наоборот. Его голубые человеческие глаза были заключены в морде киношного монстра. Ребенок у него на коленях посмотрел вверх, и засмеялся. У него были отцовские глаза, за исключением того, что это было очень человеческое лицо, с короткими темные волосами, что только начали отрастать, но уже напоминали материнские кудряшки.

Они стали жить с нами, потому что под «Цирком проклятых» ребенку не хватало солнечного света и при выходе на улицу у него начинались приступы боязни открытых пространств, как у выжившего после апокалипсиса человека. Они прожили с нами два месяца и за это время у Ченса уже наблюдалось значительное улучшение. У ребенка стали розоветь щечки, да и сам он стал намного счастливее.

Натаниэль одарил меня ослепительной улыбкой, повернувшись с хлебом в руках, одетых в рукавицы. Он поставил хлеб на прохладную поверхность у раковины, снял рукавицы и направился ко мне. Син оторвался от помешивания чего-то, и улыбнулся. Какая-то мысль или эмоция так быстро промелькнула на его лице, что я не смогла ее разобрать, но от нее, что бы это ни было, его улыбка на мгновение померкла. Наконец он произнес:

— Привет, Анита. Рад, что ты дома.

Вот оно, простое предложение, состоящее из нескольких слов, которые можно было сказать позже или вовсе не оглашать. По крайней мере, он знает, что не стоит произносить вслух «Я беспокоился за тебя» или «Как ты могла так меня напугать» или «Рисковать нами» или... Ричард Зееман, мой бывший решительно настроенный бой-френд, единственный в моей жизни, произносящий подобное вслух. Вот почему он оказался за бортом моей жизни, а не на кухне, возясь с завтраком.

Никки начал вынимать щипцами бекон со сковороды. Бекон выглядел очень хрустящим, поджаренный именно так, как мне нравится. Он оглянулся на меня и сказал:

— Завтрак почти готов.

Джина и Зик поздоровались, и ребенок засмеялся — таким низким рокочущим смехом, что бывает у некоторых маленьких мальчиков, и какой никогда не услышишь ни у одной маленькой девочки.

Поздоровавшись со всеми, я двинулась вперед, чтобы в центре кухни встретиться с Натаниэлем. Он бросил рукавицы на кухонный остров и направился ко мне той сексуальной, виляющей походкой, которую он использовал на сцене. Покачивания его бедер заставляли зрителей в «Запретном плоде» визжать от восторга, но это шоу было только для меня. Кроме того, это была реальность. Трудно объяснить, насколько это отличалось, но отличие было, ну, или отличие состояло в том, что случилось в следующее мгновение.

Я улыбнулась, и он улыбнулся мне в ответ. Его лавандового цвета глаза стали темнее, и не только из-за фиолетового фартука, прикрывающего его обнаженную грудь. Глаза Натаниэля выдавали его эмоции: насыщенный цвет означал, что он счастлив, хотя по-настоящему темно-фиолетовый означал, что он рассержен. Три совместно прожитых года как один месяц. Я знала его лицо, как свое собственное, а быть может, и лучше. Так как мне не случалось проводить много времени, глядя в собственные глаза. Улыбку, которой он меня одарил, никогда не увидишь в клубе; та улыбка, что наполняла его глаза... любовью. Его любовь ко мне светилась в его глазах, лице, и я знала, что мое лицо отражало те же чувства в ответ, как вода отражает солнце радостным, ослепляюще-ярким светом.

Мои руки скользнули вокруг его талии, ладони двинулись по шероховатой ткани передника, по гладкой, мускулистой обнаженной пояснице и обратно. Боже, как же он был хорош на ощупь, даже слишком, и это заставило меня на мгновение прикрыть глаза. Он притянул меня к своему телу, так, что мы соприкоснулись от груди до паха. Он не держал меня слишком сильно, лишь слегка, так, чтобы по-настоящему почувствовать, как он рад меня видеть, и я могла бы о него потереться. Но я не сделала этого, так как мы были не одни, но играющая у него на лице улыбка, говорила мне — он знает, что я об этом думала. Улыбка в основном озорная, с капелькой поддразнивания, и светящиеся уверенностью глаза, что он точно знал, как на меня действовал, и насколько он был красив. Когда-то он считал, что только его красота и сексуальные навыки заставляли других ценить его, но теперь он знал, что значит для меня гораздо больше, и это придавало ему уверенности, которой не было раньше, когда я только встретилась с ним.

— Целуйтесь уже, — сказал Синрик, — пока остальные из нас станут в очередь.

Я недружелюбно зыркнула на него, но Никки добавил:

— Еда стынет, Анита.

Натаниэль просто наклонился, изогнувшись всем телом ко мне. Я бы так и спорила дальше со всеми, но Натаниэль просто придвинулся ближе, заставляя меня подняться на носочки и прижаться своим лицом к его лицу.