По крайней мере, в последнем Наташа очень хотела быть уверена.
Тихие, как мыши, страны разбрелись из кухни по комнатам, оставив Беларусь наедине со старшей сестрой. Наташа приходила уже в себя, холодные тиски, сдавливавшие сердце, разжались. Украина посмотрела на нее с тревогой и осторожно осведомилась:
— Что с тобой случилось?
— Ничего, — мрачно буркнула Беларусь, залпом приканчивая чуть теплый чай.
— Ты себя хорошо чувствуешь?
— Замечательно! – Наташе порядком надоела эта никчемная забота. – Великолепно! Мой брат умирает, мой дом разваливается, мой… — она запнулась лишь на секунду, — …мой друг неизвестно где, может быть, мертв… я чувствую себя отлично, Оль, не сомневайся.
Наверное, сестру это обидело, но Беларусь не волновалась по этому поводу. Накопившаяся в душе безысходная злость нашла, наконец, выход наружу.
— Семьдесят лет мы жили ради того, что сейчас признается ложью! Мы хотели построить светлое будущее, но оно устало, судя по всему, маячить за горизонтом и куда-то сбежало! Я не знаю, как ты, но я верила в то, что говорил Ваня, а теперь получается, что верить нельзя никому!
Украина тяжело вздохнула.
— Разве можем мы что-то изменить?..
Наташа готова была ответить «Нет», но тут ее взгляд наткнулся на висящий возле окна портрет Ленина. Девушка смутно помнила этого человека, помнила только, как договор подписывали, а потом босс куда-то исчез, а на его место после недолгой партийной борьбы пришел следующий. Портрет же Ваня повесил скорее как дань уважения, и каждую неделю самолично протирал его. Теперь же простенькая рамка и стекло покрылись толстым слоем пыли. Но Наташу волновало вовсе не это. На ум ей пришла невероятная идея.
— Поеду я, — произнесла она и сделала шаг к выходу. Украина схватила ее за локоть.
— Куда ты собралась?
— В Кремль, — легко высвободив руку, Наташа вышла в прихожую. – К боссу.
— Зачем? Что ты хочешь сделать?
— Если мы не можем ничего изменить, — решительно заявила девушка, застегивая сапоги, — то он может. Я заставлю его что-то сделать или выкопаю ему могилу у кремлевской стены, клянусь Богом.
Украина только головой покачала, глядя, как сестра-бунтарка хватает сумку и выбегает за дверь.
На прием Наташа попала без особых трудов – те, кому надо, были уже предупреждены, что страны просто так не приходят. Крепко, до боли в ладонях стискивая кулаки, девушка прошла в кабинет и оказалась перед лицом Президента СССР. Завидев девушку, мужчина в удивлении приподнял бровь.
— Я думал, это Иван… а вы… вы – БССР?
— Беларусь, — отрубила Наташа, оглядывая стоявшего перед ней человека. Свет прохладного мартовского солнца лился ему в спину, и это мешало разглядеть лицо, выражение взгляда. Беларусь, привыкшую во время разговора смотреть в глаза собеседнику, это раздражало.
— Мой брат умирает, — резко произнесла она, не желая тратить время на экивоки. Девушка никогда не любила людей и не склонна была особенно верить им, а уж руководителям – особенно.
— Действительно? – президент явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Мне… мне жаль. Но…
— Это ваша вина, — прямо сказала Наташа. – Из-за вас он не может подняться с постели уже полтора года. Надо что-то делать.
Казалось, босс сумел взять себя в руки. Брови его недовольно сошлись на переносице.
— Вам легко сказать: «Надо что-то делать», — заявил он. – Если вы считаете, что я получаю от сложившейся ситуации удовольствие…
— Нет. Не считаю.
— Я… мы делаем все возможное, чтобы улучшить ситуацию в стране, — голос президента звенел. – Даже если для этого понадобится переформировать Союз… Ну, вы меня понимаете.
— Переформировать? – Наташа насторожилась. – Что вы имеете в виду?
Казалось, босс понял, что сболтнул лишнего, но решил не отмалчиваться и махнул рукой, будто ему уже все равно.
— Существует вариант подписания нового союзного договора. На несколько иных условиях.
Сердце девушки рухнуло вниз от обиды и безвыходности. Если даже начальник отказывается от всего – что еще можно сделать? Но девушка решила схватиться за последнюю соломинку.
— А если люди этого не захотят?
— А мы у них это спросим, — улыбнулся президент. – Про референдум слышали?
— Да, но… действительно можно будет отказаться? – Наташа чуть ли не с тоской вспомнила Сталина.
— У нас же гласность, — пожал плечами босс. – Свобода слова. Посчитаем проценты и решим. Ну, вы меня понимаете.
— Ага, — с величайшей неприязнью отозвалась Наташа. – Понимаю, конечно.
Все же она решила не сдаваться. В день, когда люди шли голосовать за сохранение или распад Союза, Беларусь собрала всех обитателей квартиры в большой гостиной и провела короткий опрос, состоящий лишь из одного вопроса: «Хотите ли вы остаться частью СССР?». В Украине и среднеазиатских странах можно было не сомневаться – все они с готовностью качали головами, и Наташа удовлетворенно поставила напротив их имен размашистые «птички».
Дальше начались сложности.
— Латвия.