Поцелуй на прощание (СИ)

В Кремле стояла гробовая тишина, словно его давно уже все покинули, оставив на попечение легкого ветра, носившего по брусчатке мелкий мусор. Из города также не доносилось ни звука – казалось, все его жители вымерли. Ежась от неприятного прохладного ощущения, затопившего тело, Наташа вышла на Ивановскую площадь и прошла взад-вперед по опустевшему скверу. Тусклый свет фонарей освещал ей путь, но от этого не становилось слабее ощущение всеобщей покинутости. Адски хотелось курить.

Бесцеремонно Беларусь присела на край самой большой клумбы и невидящим взором уставилась на белеющую в темном беззвездном небе колокольню Ивана Великого. Мысли девушки были холодны и взвешены. Она пыталась просчитать, что будет делать Украина, когда младшая сестра не вернется домой, что сейчас делает Крючков со своими товарищами, как он оправдает захват власти. «Нельзя по-другому!» — вдруг подумала девушка с непонятной озлобленностью. – «Нельзя!».

Из мыслей ее выдернул шорох шин и шум двигателей, донесшийся со стороны Сената. Подскочив на ноги, Наташа побежала на этот шум, горя нетерпением расспросить членов комитета. Но вид у них был мрачный и даже разочарованный.

— Я что, робот? – возмущался Янаев, шедший рядом с Крючковым. – Мне надо говорить, что Горбачев болен, а у меня на руках ни одного документа нет! Передо мной куча журналистов, а я не могу сказать, чем болеет президент!

— Будут документы, — с усталостью отвечал Крючков.

— Да на кой черт они потом понадобятся?

Крючков хотел сказать еще что-то, но тут же замолк, завидев Беларусь.

— А, это вы, Наталья. Решили погулять?

— Да, — Наташа подавила желание ответить «так точно». – Приятный сегодня вечер.

— Чрезвычайно, — ответил тот, явно думая о другом. – Мы видели сегодня одного из ваших приятелей.

Сердце Наташи подпрыгнуло; неизвестно почему, но она сразу подумала о Торисе.

— Кого?

— Этого… Эстонию, если я не ошибаюсь. Сидел среди журналистов, что-то записывал. Неприятнейшая, скажу вам, личность.

— Э… — Наташа не нашлась, что на это сказать. – Как прошла конференция?

Взгляд ее собеседника стал раздраженным и злым.

— Как? Никак. Жалкое зрелище. Эти игры в демократию и либерализм добром для нас не кончатся. Надо брать штурмом Белый Дом и давить засевшую там сволочь.

— Согласна, — отозвалась Наташа. – Но почему не приказать это прямо сейчас?

— Потому что мы играем в демократию и либерализм. Почему же еще? А при демократии предпринимают другие меры.

Беларусь не успела спросить, о каких «других мерах» говорил Крючков – его окликнул кто-то из членов комитета. Вновь оставшись наедине со своими мыслями, она твердо решила, что домой не поедет, пока все не закончится. «Ваня сделал бы то же самое», — успокоила она себя и вслепую нащупала за поясом рукоять ножа, будто это могло спасти ее от всех бед.

Следующий день принес новые горести. Когда по телевизору показали многотысячный митинг, собравшийся у стен Белого дома, Наташа ощутила, как пол уходит у нее из-под ног. То же самое, несомненно, чувствовали и остальные члены комитета. Но когда в трехчасовом выпуске новостей прозвучали многочисленные обвинения в сторону путчистов, чаша терпения Беларуси переполнилось. Разговоры разговорами, а делать что-то реальное эта компания, кажется, не собиралась.

— Вы будете предпринимать ответные действия? – ледяным голосом спросила она у всех сразу.

— Мы готовим план штурма Белого дома, — ответил кто-то. – Ночью мы их возьмем.

— Ну-ну, — Наташу это не особенно убедило, но добиться чего-то еще от этих людей представлялось ей невозможным. Раздраженная донельзя, она отправилась мерить шагами коридор Сенатского дворца, как вдруг ее настиг неумолимый, как скала, Крючков.

— Скажите, вы верите в штурм?

— Нет, — огрызнулась Беларусь. – Откуда только выползли эти идиоты…

— Надо предпринимать решительные действия, — заговорил мужчина, потирая руки. – Слышали про Ельцина?

— Еще бы.

— Его надо устранить.

Беларусь замерла на месте так резко, что Крючков едва не сшиб ее плечом. Медленно повернулась к нему и внимательно глянула в глаза.

— Вы хотите, чтобы это сделала я?

Он не стал юлить.

— Да.

— Без проблем, — медленно проговорила Наташа, вновь чувствуя натягивающуюся в груди холодную пружину. – Если это поможет – я сделаю это.

Украина осторожно поправила сползшее со лба Вани полотенце, пропитанное холодной водой. К вечеру 20 августа жар начал спадать, но Ольга опасалась худшего – на смертельно бледном лице брата проступили мелкие синеватые пятна, а дыхание было прерывистым и перемежалось тягостными хрипами, будто кто-то поминутно сдавливал и отпускал больному горло. Рядом крутился, как маленький стервятник, Латвия. Украина не сомневалась, что при первой же возможности мальчишка попытается улизнуть, и сейчас высматривает подходящий момент, чтобы сделать это незаметно.

Вдруг Россия, издав короткий вздох, с явным трудом приоткрыл лихорадочно блестящие глаза. Ольга заставила себя улыбнуться, глядя в его мертвеющее лицо:

— Как ты, Ванечка?

— Где… — голос Брагинского был тих, но ровен, будто кто-то убавил громкость. – где Наташа?