Поцелуй на прощание (СИ)

Спрятав лицо в ладонях, Украина посторонилась, пропуская сестру и ее спутника в квартиру. Только оказавшись в знакомой, пропахшей пылью прихожей, Наташа сразу поняла – все рушится. Это чувство подстегивал и взволнованный гомон, доносившийся из комнат, и треск распахиваемых дверей шкафов, и, самое жуткое, несколько собранных чемоданов, стоящих у выхода. Наташа ощутила, как у нее сжимаются кулаки, а в груди поднимается знакомая ледяная волна слепой ярости.

— Торис! – выскочивший откуда-то Латвия радостно бросился другу на шею. – Представляешь, мы свободны! Мы уходим! Он нас больше не удержит! Уходим!

На лице Ториса не было написано ни радости, ни горечи. Молча он отстранил от себя мальчишку и направился в прибалтийскую комнату – очевидно, тоже собираться. Украина тихо всхлипнула в углу, и это оказалось последней каплей. Беларусь не дала Латвии последовать за литовцем – перехватила за локоть и отвесила оплеуху, настолько сильную, что Райвиса отнесло к стене.

— Ты что?! – возмущенно завопил он, хватаясь за покрасневшую щеку. – С ума сбрендила?

— Мог бы проявить хоть немного уважения, — не своим, чужим голосом произнесла Наташа, надвигаясь на него. – Ты пятьдесят лет жил под его крышей! За его счет! Он спас тебя от Людвига! Помог поднять промышленность! Дал тебе все, что есть у тебя сейчас! И вот чем ты ему платишь?!

Дрожа от ужаса, Райвис сжался и вытянул руки, будто пытаясь выстроить перед собой невидимую стену. Почему-то Наташа не сомневалась – в ее глазах латыш увидел отражение ужасающей тени Брагинского.

— Наташа, — Оля подошла к сестре, ласково обняла за плечи, — хватит, Наташ, оставь его, пусть уходит, это его дело…

Беларусь резким движением сбросила ее руки, но желание убить наглого мальчишку на месте поутихло. Приступ безумия отступал.

— Мараться не буду, — произнесла Наташа с презрением, но все таки рявкнула напоследок. – Пошел вон! И чтоб духу твоего здесь не было через минуту!

Райвису не надо было повторять дважды. Спустя несколько секунд он вместе со своим чемоданом покинул квартиру навсегда. Устало вздохнув, Наташа обратилась к сестре:

— Кто еще ушел?

— Пока никто, — ответила Оля, тревожно заглядывая ей в лицо. – Все собираются.

Кивнув, Беларусь проследовала в комнату прибалтов. С каждой минутой вера в слова Ториса, что у России есть еще шанс выкарабкаться, таяла, как снежинка под лучами весеннего солнца. Получается, теперь надо будет уходить? Наташа ощутила, как к горлу подступает горький комок. Что бы ни происходило за последние годы, Союз был ее домом, и она не представляла уже самостоятельной жизни. Вернуться в Минск? Выживать самой? Но как? Как жить в мире, где не к кому даже обратиться за помощью? Не к Америке же на поклон идти – сама мысль об этом вызывала у девушки отвращение. Утомленная вопросами, на которые у нее не было ответов, Наташа толкнула дверь.

Торис, швырявший без разбору вещи в видавшую виды спортивную сумку, посмотрел на нее так, будто она застала его за чем-то непристойным. Эстонии в комнате не было.

— Уходишь? – спросила Беларусь, привалившись к косяку.

— Ухожу, — подтвердил Торис. – Вернусь в Вильнюс. Буду обустраиваться по-новому. А ты?

Затянувшееся молчание он понял правильно.

— Ты не можешь?

— Не могу, — тихо сказала Наташа. – Пока не могу. Я чуть позже. Я…

— Все еще надеешься, что Россия возродится? – Торис приблизился к ней, осторожно взял за запястья. – Хочешь, чтобы все было по-прежнему?

— Никогда и ничего не может быть по-прежнему. Но я… я все еще останусь на несколько дней, вдруг…

— Ты любишь его? – неожиданно спросил Литва с болью в голосе.

— Да, — Наташа не сомневалась в правоте сказанного лишь секунду, затем на место привычной неколебимой уверенности пришли сомнения. Но показывать их Торису было невозможно.

— А… а меня? – нерешительно спросил он.

«Ну что», — прозвучал в голове Наташи насмешливый голос, почему-то напомнивший о Пруссии, — «Ну что, мелкая? Сейчас или никогда?»

— И тебя. Тебя люблю… тоже, — выдавила Беларусь, отводя глаза. Все это было донельзя странно. Ване она признавалась в любви сотни раз, и слова слетали с губ легко, будто отпущенные на волю птицы. Для этого признания ей пришлось копить силы несоизмеримо дольше. Возможно, всю жизнь?

— Тогда почему…

Наташа мягко отстранила его руки.

— Я не могу бросить здесь все и уйти с тобой. Я должна поддержать Олю, ей сейчас очень плохо. Без меня, одна, она сойдет с ума. Я приведу здесь все в порядок, займусь… — она нервно сглотнула, — похоронами. И вернусь.

Бледное и усталое лицо литовца осветила улыбка.

— Вернешься?

— Вернусь к тебе. Обязательно. Но сейчас… сейчас иди один.

— Ты знаешь, где сможешь найти меня, — прошептал Торис, наклоняясь совсем близко к ее лицу. – Помнишь тот домик у моря?

— Помню. Но теперь, умоляю тебя, уходи.