Поцелуй небес

— Джаст э момент! — обрадовался парень и вскоре доставил коробку с изображением еловой лапы, унизанной шарами свечками. Свечи оказались маленькие, зато красные и каждая со своей тарелочкой на прищепке, — чтобы к ветке крепить. — Хорошо, хорошо, гуляй! — выпроводив «грузинчика» Лана принялась за дело. До возвращения шефа оставалось пол часа, но этого было вполне достаточно. Она устроила частокол из свечек вокруг бассейна, положила рядом зажигалку, надела полное бирюзовое облачение — бусы, серьги, браслеты, надушилась и, напустив горячей воды, взбила высокую пену. Подтащив корзину с цветами к ванной, она отстригла половине цветов головки маникюрными ножницами, выключила свет и нырнула в воду. Успела. Светлана зажгла пару свечей и стала ждать, прислушиваясь. Вот сейчас Хосейн появиться, а она томно и страстно, прямо из своего пруда заявит:

— Ай эм вери глед ту си ю!

Свечи догорели. «Часы забыла взять!» — огорчилась Лана, зажигая еще несколько свечей и, заметив, что пена осела, побросала в воду хризантемы. Вот красотища — цветы плавали, как лилии в озере, прибиваясь к бортикам, к ее груди и шее! Светлана погрузилась по самые уши, склонилась щекой к горько запахшей в теплой воде хризантеме и стала мечтать, как вот-вот появиться и крепко обнимет ее страстный, иноземный любовник. Не кто-нибудь — шах!

Он сильно опоздал и застав спящую девушку в остывшей ванне, среди потемневших цветов и обгорелых свечек, сильно удивился.

— Вот хез хепинд ту ю, Катюша? — присел у ванны и озабоченно схватил за руку.

— Купаюсь просто. Ничего не случилось. У нас всегда так моются. Раз в неделю, — села она, прогоняя сон. — А сам-то где был?

— Болшой! «Ля-ля, ля ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля» — напел, прижимая ладони к груди.

— А! «Онегин я скрывать не стану, безумно я люблю сметану», подхватила Светлана и проявила эрудицию. — «Евгений Онегин» — опера Чайковского на слова Пушкина.

— Ес, ес! Вери бьютифул мьюзик! — они завопили в два голоса, а потом Хосейн извлек ее из ванны, и, не жалея парадного черного костюма с атласными отворотами, закинул мокрую нимфу под одеяло.

Что и говорить — удивительные это были дни! Хосейн провел гостью на экскурсию по всему дому, особенно поразив огромным залом, отделанным темными деревянными панелями с портретами каких-то знаменитых, явно советских маршалов, сплошь увешанных орденами, а также зимний сад, где росли и даже плодоносили настоящие банановые пальмы.

Однажды Хосейн щелкнул сидящую на ковре у камина Лану специальным фотоаппаратом, из которого тут же вылезла, проявляясь на глазах толстенькая цветная карточка. Она пришла в восторг, рассматривая себя — вот только глаза как у черта — огненные, отразившие красные блики камина. Потом была еще целя серия фото — в постели и в ванне, в балахоне и без. В основном, без. Ланка хотела заснять на память Хосейна, облачавшегося в длинные белые одежды, но он отстранил объектив, сделав отрицательный жест и покачав головой. «Нельзя, так нельзя! А что если его во сне сфотографировать? — подумала Светлана, рассматривая уже ставшее привычным смуглое лицо. — Такого и девчонкам показать не стыдно — прямо Омар Шариф. Только ростом поменьше. Благородные, четко вычерченные линии — высокие скулы, плотно обтянутые бронзовой кожей, крупный с горбинкой нос и тонкие, начинавшие трепетать от волнения ноздри. А губы и для девушки бы сгодились — яркие, красиво вогнутые, капризные…»

Рассматривая Хосейна в эту последнюю их совместную ночь, Светлана поняла, что влюбилась. То есть испытывает к этому чуждому человеку не только вполне определенное, обусловленное его мужскими качествами, влечение, но и нежность. Привыкла, выходит. Расставаться не хотелось — хоть плачь! Ему тоже, видимо, было не легко отпускать Катюшу. Утром перед тем, как проводить ее к машине, Хосейн повесил на шею девушке, долго копаясь сзади с замочком, толстую золотую цепочку с медальоном.

— Фор ю. Ай лав ю. Ай шел би ин Москау афта файф манс, — и перечислил — дженюари, фебруари, мач.

— Поняла, поняла! Ай андестенд — приедешь летом. В июле? — радостно кивнула Светлана. И вернулась к себе, чтобы ждать.

14

Ждать вообще-то очень приятно. Ожидание — это робкая надежда, распухающая на дрожжах самогипноза, в уверенную, нагло лгущую иллюзию. Покидая загородную резиденцию, Ланка точно знала лишь одно — пришел конец ее бутафорским киношно-открыточным грезам. Жизнь оказалась красивее и щедрее, только надо суметь половчей к ней пристроиться. Но поначалу не очень-то надеялась, что когда-нибудь увидит еще раз Хосейна, а став расписывать девчонкам свое приключение как прелюдию предстоящего сватовства — и сама в это поверила. Да и доказательств было полно — бирюза, золотой амулет, фотографии — все в магазине шептались и завистливо поглядывали на Светлану. Однажды Заведующая позвала ее в свой кабинет и притворив дверь, сурово посоветовала: