Поцелуй небо (ЛП)

Как только я переступаю порог, я замечаю Лили и Ло, свернувшихся калачиком на диване и молча читающих комикс вместе. «Проблемы» с этими двумя обычно связаны с криками, может быть, даже плачем. Это странно. Но я стараюсь не выносить суждений, пока не узнаю факты.

Прежде чем я успеваю задавать им вопросы, Роуз спускается по лестнице и с силой хватает меня за запястье, в её глазах пылает огонь. Я должен был бы больше беспокоиться о куче дерьма, которую она собирается мне преподнести, но у моего члена есть свои планы, мучительно умоляющие её перенаправить это давление. Она пытается затащить меня на второй этаж, но я убираю её пальцы со своего запястья.

— Думаю, я знаю, где спальня, — говорю я.

Ее губы сжимаются в тонкую линию, и она краснеет.

— Мы не будем заниматься сексом прямо сейчас.

Я наклоняю голову, мои брови хмурятся.

— Всё, что я имел в виду, это то, что я могу сам подняться наверх. Я ничего не говорил о сексе, — я прохожу мимо нее на лестнице и иду впереди.

Она фыркает.

— У нас нет времени потакать твоему эго, — она злится, что я отнял драгоценное время у этой ужасной ситуации.

Она пытается пройти мимо меня на лестнице, но я протягиваю руку и смотрю на неё.

— Двигайся быстрее! — командует она.

— Таунхаус в огне? Или кто-то украл твою коллекцию обуви? — спрашиваю я с растущей улыбкой.

У нее такая напряжена шея. Она даже почти не дышит.

— Я тебя сейчас ударю.

Я действительно думаю, что она может это сделать.

Мне слишком любопытна драма Лили и Ло, чтобы затевать эту ссору, но с другой стороны эта идея действительно заманчива. Я уже вижу, как её рука обжигает мою щеку. А потом как я прижимаю её к стене, кусаю её за губу и вытрахиваю из неё весь гнев, заменяя его довольной, уязвимой покорностью.

Наконец она выдыхает, глядя на меня, так пронзительно, что я знаю, она должно быть видит тоску в моих глазах. Но мы не можем заниматься сексом в коридоре. Он оснащен камерами.

Я отвожу от нее взгляд и, не сказав больше ни слова, направляюсь в спальню. Она закрывает за нами дверь, и я замечаю здесь Райка, расхаживающего перед кроватью со сжатыми кулаками. На матрасе лежит узнаваемый мною Canon Rebel Саванны. Прежде чем я успеваю спросить, что здесь делает камера, Роуз объясняет:

— Текила и вино выпиты, — говорит она мне, твердо уперев руки в бедра.

Она говорит, что обыскала дом, а потом Райк нашел бутылки в шкафу Ло — пустые и спрятанные под кучей грязной одежды.

Я моргаю несколько раз, пытаясь игнорировать эмоции, которые хотят отбросить меня назад. Я не привык так сильно переживать из-за чего-то, что не оказывает на меня прямого влияния, не требует затрат, которые уменьшат мою выгоду.

— В бутылке текилы было немного. Мы пролили большую часть на нашу кровать, — напоминаю я Роуз ровным голосом, но в горле у меня встает комок. Мне приходится кашлянуть в кулак, чтобы прочистить его.

— Это не имеет значения, — она указывает пальцем на дверь. — Он не употребляет уже шестнадцать месяцев.

— Я знаю.

Нарушение трезвости для Ло — большая проблема.

Я поворачиваюсь к Райку, который пыхтит, враждебно шагая вперед и назад.

— И ты ещё не сбежал вниз, чтобы встретиться лицом к лицу со своим братом? — недоверчиво спрашиваю я.

Он останавливается посреди комнаты и указывает на дверь точно так же, как это сделала моя девушка.

— Я так чертовски близок к этому, — рычит он. — Но это именно то, чего хотят эти членососы.

Я съеживаюсь.

— Ты можешь не использовать это ругательство? Оно нелепо.

Они оба пристально смотрят на меня.

— Лучше уж услышать сто раз слово хуесос, чем это, — подшучиваю я, надеясь смягчить напряженные мышцы Райка и вспыльчивый взгляд Роуз. Но я понимаю, что это больше для меня самого. Я увиливаю. Я никогда так не поступал, просто не хочу, чтобы это было правдой. Я не хочу, чтобы Ло снова начал пить и пошёл по этому темному пути. Я не могу спасти этого парня от его демонов, и наблюдать за тем, как он тонет, — это не то шоу, на котором я хочу сидеть в первом ряду.

Райк предпочитает игнорировать меня, заканчивая свою тираду: — Они хотят, чтобы я наорал на Ло, и тогда весь мир подумает, что у него рецидив, как у безответственного богатого мудака. И, возможно, он... — Райк кладет руки на голову, тяжело дыша.

— Ты в это не веришь, — говорю я.

Черты его лица искажаются, а глаза стекленеют, когда он качает головой.

— Каждый день я думаю, что на его месте мог бы быть я. Я провел двадцать два, блять, года с головой в своей собственной заднице, — говорит он. — Мне было насрать на моего, блять, единокровного брата, который, как я знал, жил с нашим отцом — нашим отцом...

Остальное он не может произнести вслух.

Роуз смотрит на Райка с самым большим сочувствием, которое я когда-либо видел, её лицо искажено болью, как и у него. Мой желудок скручивается в узел, и я не знаю, как его развязать.

Продакшн никогда не показывает эти интимные, болезненные детали — детали, которые формируют из нас тех людей, которыми мы являемся. Думаю, что мы все слишком часто их скрываем. Иногда даже друг от друга.