Поцелуй Первым | Король Столицы

— Что ты спрашиваешь? — стараюсь говорить ровно, но смешно даже. Он видит, как я нервничаю.

— Встречаешься с кем-то? Или одна?

— Представляю парня, который бы ждал меня где-то, пока я в Васильках ремонтами и спорткомплексом занимаюсь, и что-то не представляется.

Невольно улыбаюсь, и он ближе подходит.

— Я видел в доке поправку один семь. Но в финальной распечатке ты удалила ее.

— Конечно, потому что ты никогда не согласишься на это, Кулаков. Это черновик первого дня был. Я скоро сама начну ремонт. Хотела с тебя содрать на ремонт детдома, признаю. Водостоки и ливневки проблемные, а здание гигантское, как и земли вокруг.

Он молчит и не сводит меня лихорадочного взгляда. И на меня как ушат холодной воды переворачивается.

Он реально дурой меня считает.

Вот прямо совсем тупицей.

От обиды в глазах двоится, а в голове шум туманом все застилает. Не могу ни на чем сосредоточиться. Он хочет опять пользоваться мной. И думает, что я поведусь. Как и пообещал мстительно на парковке, что поимеет меня.

Не различаю в какой момент он меня разворачивает.

Но злость пробуждается, когда он медленным, почти невесомым касанием проходится пальцем по всей длине лямки платья.

— Я не разрешала тебе трогать меня, — хрипло выдаю, и смахиваю его ладонь.

— Я соглашусь на поправку один семь, — едва слышно заявляет Кулак.

— Чудесно. Согласись. Или внеси сам. Я к этому никакого отношения иметь не буду.

Стоит напротив меня и, кажется, не дышит вовсе. Как статуя.

Мне опасно находиться рядом с ним. Он — по-настоящему страшный человек. Магнетизма такого радиуса, что у меня нет шансов. Он заставляет делать людей, что он хочет. Мне приходится бороться каждую минуту и с ним, и с собой.

Я… я не могу сделать вдох нормально. Потому что в его присутствии мое тело уверенно, что это Кулаку решать, дышать мне или нет. Что это функция Кулака теперь закачивать мои легкие кислородом или нет.

— Что ты хочешь, говори? Какую поправку?

— Никакую.

— А что хочешь?

— Кулаков, нас ждут там вообще-то. Обсуждение идет. Вон там.

— Все что-то хотят. Не поправку, так что?

— А что ты хочешь? — срывается мой голос и жалею об этом, но уже поздно.

Мой спонтанный вопрос будто предоставляет ему разрешение придвинуться. Потому что от смятения я не сопротивляюсь сближению.

— Как в прошлый раз. Хотя бы так.

Кулак говорит с плохо скрываемой агрессией, но без злости. Его рука движется неровно, когда он терпеливо отводит мои волосы назад, открывая плечо и шею.

Удерживаюсь-удерживаюсь, чтобы глаза от наслаждения не закрыть.

Даже еще толком не коснулся.

Из всех людей… это чертов Кулаков оказался столь подходящим мне.

Никогда не везло в любви: все не то, и я не могла тратить время на что-то среднее.

И еще по одной причине, но если вспомню — то сдамся раз и навсегда. Только Кулакову удалось все это перекрыть.

— Хотя бы? Да мне в жизни никто…

Дергаюсь, понимая, что уже поздно и сказанула лишнего. Он медленно отводит мои волосы от плеча с другой стороны.

Делает вид, что спокойный, а я чувствую, что сейчас из него рванет ярость. Хоть как-нибудь, да рванет.

Решил поизображать один раз сдержанного, чтобы усыпить мою бдительность. Я еще так долго его без быкования не видела.

Вынуждена признать, что это… работает.

Хоть и знаю, что обман.

— Что «тебе в жизни никто»? Отвечай-ка мне.

— Нам… нужно идти. Давай, отходи, пожалуйста.

— Нет, Алиса. Что «тебе в жизни»? Никогда никто сиськи не дергал так хуево?

Вообще-то хотела сказать, что никогда меня не ласкали так долго и… хорошо.

Но для него это «хотя бы». Сиськи подергал. Ну и ладно. Дай же мне забыть об этом!

— Не скажешь. Хочешь мстить мне. А что еще хочешь? Че сделать-то, чтобы раз еще?

Меня такая злость берет, что собственный голос не узнаю.

— Станешь на колени тут. Тогда можешь еще раз. Вот прямо дам издеваться над собой. Но сначала на коленях придется постоять.

Глава 14 АЛИСА

Пытаюсь пройти, но он мягко прислоняет меня к рукомойнику. И жестко хватает за затылок. Голову держу поверху, чтобы ему мой гнев был лучше виден.

Не понравилось мое предложение, значит.

На то и рассчитывала.

Он приоткрывает рот, рассматривая мое лицо. Тащит воздух ноздрями. Его ладонь на затылке мои волосы гладит, небрежно сминая.

— Если я стану на колени, то ты следом. Чтобы грудь свою показать. Помнишь?

Голос звенит от ярости. У него на на правой стороне дергается желвак.

Одно радует, измывания не проходят для него так гладко, как хотелось. Пустоголовая Алиса Чернышевская не шибко быстро падает под ноги.

— Вася, я никогда не отступлюсь от детдома и Устава. Отвлекай или ломай меня. Никогда.

— Я не хочу слышать про этот ебаный Устав, — теряет он контроль, и опять коверкает звуки, когда не может полностью слова выговорить, — говори уже, ты станешь на колени следом или как всегда балаболишь?

— Я! Никогда не балаболю!

Вырываюсь и толкаю его в грудь. Он подается и шаг назад делает.

И опускается передо мной на колени.

На плиточный пол туалета Дома Культуры.

Грязный, исщербленный пол.

Это было по-настоящему дрянной идеей. Никакого победного высокомерия по поводу его коленопреклонения не будет.