Поцелуй Первым | Король Столицы

Он — гигантский мужик, который и на коленях смотрится внушительнее меня. А теперь мне еще следом опускаться. И опять…

Я думала, он никогда не согласится! Ни за что!

В его взгляде ясно читается: Кулак все с самого начала понял. Расставляет ноги пошире, и у меня во рту пересыхает. А затем стягивает с себя футболку.

— Иди сюда, — зовет грудным голосом. Низким, звучным. Гравием по моей коже перекатывающимся.

У него широкая грудина, кое-где всполохами черных волос покрытая. Размах пугает меня и… глаз оторвать не могу.

— Алиса, — заводится он от нетерпения.

Перебираю ногами кое-как. Честно говоря, боюсь упасть. Меня вообще такой страх берет, давно такого не переживала. Кулак как-то странно глядит в меня, и я понимаю, что сжимаю вспотевшую ладонь прямо у сердца.

Опускаюсь на колени, как в дикие воды погружаюсь.

Задушенное взвизгивание не удерживаю, когда он меня к себе одним махом притягивает. Мне уже все равно становится на то, что я в очередной раз проиграла или что… Лишь бы что-то от меня осталось после этого.

— Алиса, — вполголоса говорит Кулаков, — че дрожишь? Отвечай мне.

— Н-ничего.

Он губами припадает к моей шее. Оголтело засасывает кожу и лижет, и так по кругу. Меня размаривает каждое движение, каждый шорох — будто тело отдыхает впервые после беспрестанного тысячелетнего труда.

Это будет… гигантский засос. Почему мне плевать? Меня должно это волновать… По какой-то причине должно, но сейчас не вспомню.

Он сжимает меня вдруг крепко, до хруста ребер крепко, а потом отпускает.

— Иди, если хочешь.

На меня не смотрит. Только челюсть напряженную различаю перед собой.

— В смысле!

— Ты оглохла? — огрызается он. — Иди, если хочешь. Ты думала, я на колени не стану? Плохо думала!

Нельзя ли обойтись без оскорблений в ее адрес хоть один раз?

— То есть… это и есть издевательство? А неплохо придумано, — размазываюсь я так, что за плечи его хватаю.

Ведь сработало же! Я уже… я уже размякла, как и в прошлый раз.

Теперь Кулаков хочет, чтобы я наглядно уяснила, как ему не нужна доступная наивная девка. Завел и выбросил.

— Какое нахрен издевательство, — кричит он мне прямо в лицо, — какое, блядь?! Что ты заладила? Тебя на коленях нужно умолять тронуть тебя.

— Умолять? Т-ты только требуешь. Даешь мне надежду, что открыт к поправкам. Но ты… ты хочешь унижать меня. Личностно. Чтобы я повелась…

— В чем унижение? — хрипит Кулак. — Даешь мне доступ до тела? Я сказал, пошла. Иди!

— Сам иди! Ты сказал, как тогда. В прошлый раз. Уже не хочешь? Наигрался? Какой же ты…

Мои запястья сковываются его ладонями. Он дышит прямо в мои подрагивающие губы.

— А вот теперь стаскивай тряпку, — рявкает так, что мы зубами чуть не сталкиваемся.

— С-сам снимай.

Но пытаюсь шлейки опустить.

Кулак же дергает лиф вниз, высвобождая грудь одним махом. Ошеломленно захожусь выдохом: свежий воздух приятно холодит кожу, вырвавшуюся из тесноты.

Поцелуем он все мысли раздавливает. Не помню, о чем спорили, пытаюсь зацепиться за то, что происходит дальше.

Как мои соски царапают его грудину, и он вдавливает меня в себя с сокрушительной силой.

Как стоны фейерверками лопаются, когда безжалостность рта обрушивается на мякоть моей груди и даже живот.

Как мотаю головой, а он выцеловывает мои губы до укусов, до слабой ранки, которую зализывает.

Путаюсь пальцами в ширинке. Он помогает мне и сжимает член устрашающе крепко перед тем, как позволить мне прикоснуться.

Ничего толком рассмотреть не успеваю: он сосет остатки живой кожи у меня на шее, пока я, задыхаясь, дерганно ласкаю бархатную поверхность члена. Нащупываю венку, оглашаю постыдным мычанием, и Кулаков кончает мне на руку, заляпывая и платье.

Потом он натягивает лиф этого платья обратно. С какой-то растянутой во времени осторожностью. Шлейки я поправляю беспрестанно, и не решаюсь взгляд отвести от одной точки на его торсе.

Затем он футболку надевает, и теперь я втыкаю уже в темную ткань. Вася спонтанно зализывает саднящее местечко у меня под ухом. Там, где шея начинается. Там, где удары сердца можно подсчитать.

Я отмираю, когда он на ноги меня поднимает. Бросаюсь к сумке, типа телефон проверить. Оттираю сперму с ладони. Хочу помыть руку, но не могу. Физически не могу.

Снова. Я снова повелась. От шока даже горечь безвкусна.

Он все еще стоит на том же месте, когда невольно глаза поднимаю на зеркало.

— Так что «тебе в жизни никто»? — Говорит так сипло, что не все слова различаемые. — Ты не договорила.

Я закрываю глаза, чтобы тотчас же их открыть.

— Хочешь знать правду?

Он сжимает ладони в кулаки, но останавливается, один раз только рыпнувшись. Глаза его в зеркале агонизирующие.

— Говори давай.

И я прыгаю с трамплина. Прямо в открытое море.

Впервые в жизни, мне плевать на страховку.

— Никто и никогда не делал мне так хорошо, как ты тогда в машине. Даже я сама. Надеюсь, ты хоть теперь-то счастлив, хоть в чем-то, хоть немного счастливее, ценой моего унижения. Счастливой победы!

Ухожу, дергая ремешок сумки неотесанно и выбрасывая салфетку случайно мимо мусорника.

И не возвращаюсь в «конференц-зал», а иду в город, в надежде отсидеться у Миры Никоновны.