Поцелуй под омелой

— Здравствуйте, Тамара Васильевна.

— Здравствуй, Юрочка! — Пожилая женщина чмокнула в щеку зятя. — Ну, как твоя работа?

— Кипит! — проговорил Юрий Михайлович.

— Он там днями и вечерами пропадает, — покачала головой Ксения Борисовна.

Оля в этот раз промолчала, чтобы снова не попасть в немилость матери.

— Надолго вы нам оставляете своего обормота? — ласково потрепав Нортона по загривку, спросил Юрий Михайлович.

— На неделю, — ответила Тамара Васильевна. — В следующий понедельник у меня с утра самолет. В Кемере сейчас плюс семнадцать!

— Хорошо! — вздохнула Оля.

— Неплохо, — согласилась Тамара Васильевна. — У меня от затянутого серого неба снова мигрень. Оленька, тебя оставляю за главную. Я сменила корм, прошлый Нортон не ел, только растаскивал по квартире и прятал по углам. А вот его подушка!

Оля с готовностью протянула руки к подушке.

— Положу ее в своей комнате. Нортон будет спать у меня. Пойдем, мой хороший, покажу тебе твое пристанище на ближайшую неделю.

Пес, завиляв хвостом, направился вслед за девочкой.

— Даже не переживает, что его в отпуск с собой не берут, — покачала головой Тамара Васильевна.

— Он же любит Ольгу, чего ему переживать? — засмеялась Ксения Борисовна. — Мама, проходи на кухню, мы как раз кофе пьем.

Зайдя в комнату, Оля тут же бросила взгляд на раскрытый ноутбук, где на экране мигало непрочитанное сообщение. Обняв подушку Нортона, девочка присела на край кровати и придвинула к себе ноут. Щелкнула по тачпаду. В сообщении говорилось: «Сегодня в два часа. На Воскресенской набережной. Ты готова встретиться?»

От волнения даже руки задрожали и сердце забилось учащенно. Нортон положил подбородок на колени девочки, и Оля заглянула в его черные преданные глаза.

— Что, мой хороший? — спросила она у пса. — Прогуляемся?

Глава пятая

Мокрые острые снежинки летели в лицо, с Невы дул ледяной ветер. Нортон, поджав уши, трусил впереди, периодически оборачиваясь и проверяя, идет ли Оля следом. Девочка куталась в большой клетчатый шарф и выглядывала парня, пригласившего ее на встречу. Заметив его, прибавила шаг.

Женя поджидал Олю у бронзовых сфинксов, помещенных на гранитные постаменты.

— Привет! — выдохнула Воробьева. Она так боялась не успеть к двум часам, что от быстрой ходьбы у нее закололо в боку.

— Привет! — улыбнулся Женя. — Вау, какой пес! Это твой?

— Мой! — гордо кивнула Оля. Конечно, фактически он бабушкин. Но Олю любит наравне с Тамарой Васильевной.

Девочка с радостью отметила про себя, как воодушевленно отреагировал на Нортона Женя. Присев на корточки, парень ласково начал чесать пса за ухом. Нортон же, счастливо поскуливая, скакал вокруг нового знакомого, едва не уронив Женю на потемневший мокрый асфальт.

— Как его зовут? — рассмеявшись, спросил парень.

— Нортон.

— В честь Эдварда Нортона?

— Я не знаю Эдварда Нортона, — смутилась Оля.

— Ты не смотрела «Бойцовский клуб»? — удивился Женя. — «Американская история X»? «Бёрдмэн»?

Оля только качала головой.

— Я не люблю кино, — призналась она, в страхе разочаровать парня. — Люблю дорамы. Про любовь. Я же тебе говорила!

Женя широко улыбнулся:

— Точно! Извини, я забыл.

Оля тоже присела на корточки и за ошейник потянула Нортона к себе.

— Его так зовут по паспорту! И извини, он слишком дружелюбный пес.

Женя снова рассмеялся, а затем поднялся на ноги. Помог встать Оле. Нортон, радостно виляя хвостом, крутился под ногами.

— Ты была здесь раньше? — спросил парень, оглядываясь.

— Нет, — снова покачала головой Оля, сетуя на то, что нужно чаще гулять по городу. Ветер опять бросил в лицо колючие снежинки. Тут, пожалуй, нагуляешься с такой погодой. Пока дороги до школы за глаза хватает. — Я видела похожих сфинксов на Университетской набережной…

Оля шагнула вперед, но, разглядев мемориал, ойкнула и отпрянула.

— Жуть! — проговорила девочка, рассматривая необычную скульптуру. Только теперь Оля обратила внимание, что половина лица бронзовой девушки была изъедена до черепа. Худое туловище, обтянутые бронзовой кожей выступающие ребра. Идентичные истощенные сфинксы сидели на расстоянии пары метров друг от друга.

— Это памятник жертвам политических репрессий, — объяснил Женя. — Милый женский профиль обращен к жилым домам, а вторая, страшная сторона лица, — к «Крестам».

Парень кивнул на противоположный берег, где находился известный следственный изолятор.

Оля, медленно обходя памятник, внимательно читала надписи на медных табличках. На них были выгравированы строчки из стихотворений поэтов, многих из которых коснулись репрессии…

— «Петербург! У меня еще есть адреса, по которым найду мертвецов голоса…» Осип Мандельштам! — прочитала девочка.

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.

Процитировал наизусть Женя.

Оля подняла на парня удивленные глаза. Стихи Воробьева не любила. Просто не понимала их. А чтобы еще и заучивать…