Поцелуй у ног богини

Когда на берегу густела влажная ночь, Амир приходил и помогал уносить тяжёлые лежаки с берега. Хозяин Радж полюбил Марию и Амира как детей.

Всю жизнь Радж прожил один. Он не нашёл жены сначала от бедности, потом от того, что прежде требовалось женить братьев, а после он стал стар для брачного рынка. Успей он вовремя, его дети были бы теперь такими, как Мария и Амир. Он думал об этом иногда, они грели его сердце.

На вырученные от продажи рисунков деньги Амир купил старенькую гитару. По вечерам он стал петь в «Шейке Раджа». Мария украшала столы разноцветными пластиковыми колпачками, зажигала в них свечи. От бриза огоньки метались внутри, но не гасли. Люди приходили послушать песни Амира, посмотреть на океан, неспокойный ночами, тёмный. Амир пел весёлые и грустные песни тоже:

– Ты причина моей улыбки, причина для пения, я не могу жить, не могу жить без тебя.

Мария ходила между столиками, улыбалась гостям, счастливая, что её любовь не умерла. Она научила Амира нескольким песням своей страны. Он пел их с акцентом, иногда смешно путал слова, но земляки Марии, узнавая песню, буйно ликовали. Подпевали, кричали:

– Во, мужик даёт!

После песни вскакивали, жали ему руки и обнимали, отчего смуглое лицо Амира затапливало смущение. В шейке начиналось безудержное веселье, танцы. Шлягеры заказывали за деньги. Бесшабашные туристы гуляли с задором. Мария видела, что страна её стала другой: теперь не только люди вроде мужа могут летать на океан. И в приезжих этих нет ни звериной хватки, ни отчаяния.

После закрытия Радж считал выручку, и рупии шуршали, как деревья, отделяющие берег от посёлка. Он не жалел доли своим работникам и ни разу их не обидел.

Мария и Амир уходили с пляжа тёмной тропой, мимо сосен на недостроенную виллу. По тропе бегали собачьи стаи, они кормили собак остатками еды из шейка. Благодаря работе они сами были сыты. По дороге они тихо обсуждали, сколько денег получится отложить за сезон и как быть дальше. Но эти разговоры быстро угасали, слишком много неизвестности было в них. На этой ночной дороге Амир однажды спросил Марию:

– Знаешь, какие мои любимые слова?

– Не представляю. Из песни какой-нибудь?

– Нет, не из песни, просто слова. «Всегда стремись к луне, даже если ты её упустишь, то окажешься среди звёзд».

– Это про тебя, про твои концерты в шейке, – улыбнулась Мария.

Убийца любви

Давай забудем бурю,

Из-за которой мы отбилисьОт наших каравановИ оказались вместеТёмной ночью.

НИРУПАМА ДАТТ, «ПЕРЕД ПРОЩАНИЕМ»

Мукта собиралась на съёмки. Фильм был хороший, с приличным бюджетом, пожертвованным скучающим сыном богача. Роль её, правда, была крошечной, эпизодической, но при этом важной. Короткий момент из детских воспоминаний главного героя. Мукта играла мать мальчишки, которую отец прогоняет из дому. Мать прогоняют, а дальше до финальных титров отец и главный герой живут вдвоём. Мать больше нигде не появляется, а воспоминание о ней длится несколько минут. Но эту роль Мукта получила с трудом, после многочасовых очередей, договорённостей и обивания порогов. Она дорожила и радовалась ей.

– Я похожа на китайца, – усмехнулась Мукта зеркалу. – Ужасный тональный крем, и будет заметен под софитами.

Мукта похлопала себя по щекам. Знала, что ей даже не нужно будет переходить в роль, ведь она и есть женщина, которую прогнали.

В первые дни после травмы Гоувинд улыбался, как двухлетний ребёнок, и путался в людях, которые окружали его много лет. Постепенно воспоминания заняли нужные полочки в картотеке его памяти. Он вспомнил Мукту, планы о свадьбе. Родители приехали проведать его. Они отнеслись к ней радушно, даже тепло, как к будущей невестке. Мукта снова радовалась каждому дню. Но скоро счастье с размаху ударилось об ужас.

Память вернулась, но чувства к ней пропали в чёрных дырах бессознательного. Цепочка нейронных реакций, тончайших химических связей разорвалась, и любовь погасла, как фонари вдоль проспекта, когда муссон заливает подстанцию.

Гоувинд ходил к ней, как прежде, на спектакли. Как и прежде, сидели они в уличном кафе у театра Притхви, спускались к пляжу Джуу. Но рядом с ней находился посторонний. Тело его таскалось за ней, а душа потерялась где-то. Выскрести прежнюю искру из пространства отчуждения оказалось невозможно. Гоувинд стал равнодушен к сценариям, к самому нектару жизни, который раньше пил с наслаждением.

В последний раз они купили хрустящие досы с картошкой и ели их из пластиковых тарелок на камнях Джуу. Разговоры, такие живые и непринуждённые раньше, гасли, едва начавшись. Наконец Гоувинд сказал:

– Ты видишь сама, наша затея была неудачной. Индуисты и сикхи не могут быть вместе.

– Почему ты говоришь так? – сказала Мукта, оставляя текущую подливкой досу в тарелке. – При чём здесь религия? Мы никогда не были религиозны.