Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

Спасибо, дорогая. На душе легче и теплее становится, когда получаешь такое письмо, как твое. Вообще, на этот раз мне легче переносить все случившееся, благодаря тому, что я убедилась на деле в искренности и глубине отношения ко мне некоторых людей – в числе их оказалась и ты, и Костя. Скажи Костичке, чтобы пока не заботился ни о чем. Настю необходимо месяца на два оставить еще в Мещерске. Я сейчас только оттуда. Мне дали в два дня четыре свидания. Не знаю, было ли в жизни что-нибудь тяжелее, неправдоподобнее, ужаснее. Все, впрочем, было тихо. Она не говорила с нами. Но ее нельзя узнать – страшная худоба, прозрачные руки и ничего Настиного – ни взгляда, ни голоса. На вопросы она отвечала почти сознательно, но странно. Большую часть часов проводит в религиозном экстазе. Остальные в полной угнетенности, от пищи отказывается. Не ела пять дней, отчего меня и вызвали. Удалось уговорить ее съесть яйцо и выпить стакан какао. Моментами она сознательно и многое помнит, но многое и забыла. Говорят, что она рассуждала совершенно логически, исключая некоторые пункты. Но я этого уже не застала. Не застала, к счастью, и того периода, когда она была буйной. На вопрос, хочет ли она уйти оттуда, она отвечает: Нет, мне здесь хорошо. Да и неудивительно, отношение к ней прекрасное. Сам директор больницы навещает ее через день. Все сослуживцы директора и фельдшерицы принимают участие – но потом будет печальным осложнением отсутствие близких и родных и домашней обстановки. Для этого я и хотела бы перевести ее в Москву и постараюсь сделать это. А если сама все порву с Москвой – буду хлопотать о Виннице или о чем-нибудь киевском и перееду в Киев. Что ж с Таличкой? Напиши, родная, в чем выражается ее болезнь. И дай ее адрес. Пиши на Нижнюю Кисловку, д. № 5, кв. 10. Пока буду там. О себе как-то не подберу слов сказать порою я даже счастлива. Я научилась уходить куда-то далеко и от самой себя, и от людей, и проводить часы или минуты – не знаю, там, где ничего нет, кроме красоты и свободы. Жаль, что у меня нет таланта, чтобы рассказать другим об этой стране.

А фактически – урок, заботы о логовище – до сих пор не устроилась, жила в меблированных комнатах, дорогих и отвратительных. Теперь ищу ящик подешевле и подомашнее. По ночам стала бояться одна – все что-то слышится, чудится, кажется – большею частью на мещерские темы.

В Киев ужасно хотелось бы. Но это невозможно. Неужели ты приедешь? В хорошее как-то не верится. Впрочем, я гневлю Бога; человек который ненавидит меня – любит меня, и когда я не ненавижу его – я его люблю; и есть часы, когда все забывается и помнится только, что есть нечто таинственное, называемое жизнью, и в жизни – еще более таинственное – и почему-то радостное – власть одного человека над другим.

Целую тебя и всех твоих деток и Костю. Жду письма твоего. Сейчас такое яркое весеннее солнце. Вава.

42. Москва – Киев

Малая Бронная, д. Румянцева, кв. 38.

Получила несколько дней тому назад твое письмо, дорогой Нилочек. Хорошо, если бы ты могла приехать. До 25-го моей хозяйки нет – вся квартира свободна, я одна в ней с прислугой.

Много душевной усталости в твоем письме, тебе хорошо бы встряхнуться. Я очень рада была бы тебе – я тебя так давно не видела, не слышала. Сама я в периоде молчания – я довольна очень, что одна в квартире и иногда даже притворяюсь, что меня дома нет – когда приходят люди с разными разговорами и с психологическими счетами.

Если бы не плохое состояние нервов – бессонницы и т. д., было бы все выносимо и, м. б., даже хорошо. Душа хочет быть мужественной и молчаливой, хочет взять на себя ответственность за все и всему глядеть прямо в глаза. Но от этого не меньше головные и всякие другие боли. Хочу отделаться от них и немного реставрировать себя водолечением. Если это не окажется слишком дорогим, начну с завтрашнего дня обливаться и делать все, что прикажет гидротерапия, м. б., и электротерапия. Настю отправляют в Кирилловку. Земство, а главным образом директор Мещерской больницы, грубы со мной и вряд ли дадут знать, когда ее отправят. Я, конечно, помимо них это узнаю, но, возможно, что это будет позже на несколько дней. Поэтому очень прошу тебя, справься по телефону, как получишь это письмо – не привезли ли ее в больницу. Если да – напиши мне, я попрошу кого-нибудь из знакомых – Полю, Сашу, а м. б., московскую барышню, которая едет теперь в Киев, устроить, что можно для облегчения Насти с теми деньгами, какими я располагаю.

Целую тебя, Костю и всех детей. Пиши, а лучше приезжай.

Я на Рождество непременно в Киев соберусь.

43. [Ноябрь 1902]

Москва – Киев

Жду твоих писем, Нилочек, и огорчена, что не имею от вас вестей. Получила ли ты мое письмо (последнюю открыточку для Лёли и тебя) и книги?