Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

…А на просьбу просьбой отвечу. Я передал Бердяеву статью В. Мирович о Лохвицкой. Прелестная статья. Бердяеву нравится, но может Чулков станет противиться. Так скажи ему, что, если статья не пойдет – обидит меня насмерть. И, чтоб поскорей напечатали.

Ремизов, как и Шестов, жил в Киеве, где они и познакомились в ноябре 1904 года. О том, как это произошло, он вспоминал в статье “Памяти Шестова”: “А познакомил нас Бердяев, всеми любимый и всегда желанный. Был конец ноября, но не Бодлеровский, с болью глухо падающими дровами для камина, а киевский – этот сказочный, захватывающий душу вестник рождественских колядок, с теплым чистейшим первоснегом. На литературном собрании, доклад В.В. Водовозова, Бердяев повел меня куда-то вниз и не в «буфет», как я подумал, или мне хотелось так выдумать, а в «директорскую» с удобными креслами. «Да где же тут Шестов?» И вдруг увидел: за конторкой под лампой, сидевший, сняв пенснэ, поднялся, мне показалось, что очень высокий и большие руки, – конечно, «Лев Шестов»! Это и был Шестов. «Рыбак рыбака видит издалека!» – сказал он и на меня глянули синие печальные глаза… Мне с моим взбалмошным миром без конца и без начала Шестов пришелся на руку, легко и свободно я мог отводить свою душу на всех путях ее «безобразия». И моим «фантазиям» Шестов верил, доверчиво принимая и самое «несообразное»… «Беспросветно умен», так отозвался о Шестове Розанов, а я скажу «бездонно сердечен», а это тоже дар: чувствовать без слов и решать без «расчета»”[142].

Влюбленная дружба: Евгения Герцык

Интересно то, что Варвара Григорьевна была одной из немногих, кто хорошо знал Шестова до его славы. После того как он опубликовал свои работы, к нему начали слетаться самые разные люди. Евгения Герцык заметила его с первых же книг и стала искать возможность познакомиться с ним.

“Я курсистка первокурсница, – писала она о начале своей дружбы с Шестовым. – Исправно хожу на лекции… красота, идеал, научный метод, истина – чудом стоит под высоким лепным плафоном. И мне ни к чему все это… Дома лежит книга [ «Толстой и Нитше»]. Совсем неизвестного автора. И вот она мне живой родник… Так Лев Шестов вошел в мою жизнь. Но где его найти? Просматриваю январский номер «Мира Искусства» и вся встрепенулась: новая работа Шестова и на ту же тему. Пишу в редакцию, спрашиваю адрес… Тогда [в 1902 году] завязалась наша долгая переписка… Из всего погибшего в 17 году в московской квартире мне больше всего щемит душу потеря тоненькой пачки шестовских писем того раннего периода… В первый раз я видела Шестова в 1903 году в Швейцарии, в Интерлакене… Он пришел как из опаленной Иудейской земли – темный загар, коричневая борода и такие же курчавившиеся над низким лбом волосы. Добрые и прекрасные глаза… Ему 38 лет – он и не кажется старше, но почему какая-то надломленность в нем”[143].

Но “Апофеоз беспочвенности” Евгению разочаровал: “А что последняя книга «Апофеоз беспочвенности» написана афористически – так это только усталость. Нет больше единого порыва первых книг – все рассыпалось… Афоризм – игра колющей рапиры или строгая игра кристалла своими гранями, но игра – разве это шестовское?”[144]

Но надежда видеть и говорить с ним наконец стала явью – в свои приезды в Москву Шестов стал приходить в дом в Кречетниковском переулке. В феврале 1907 года Шестов появляется в московском доме Герцык. Сестра Евгении Аделаида (недавно вышедшая замуж) рассказывает подруге в письме: “[Шестов] оставил впечатление удивительного благородства, величия и трогательности. Ты знаешь, как во всем великом, одиноком есть что-то детское и наивное. Такие мелкие рядом с ним Бердяев, Жуковский (муж Аделаиды Герцык. – Н. Г.), а главное, все люди его школы – Мирович, Лундберг[145] <…> Бердяев, когда был у нас, удачно выразился, что всех шестовцев характеризует «жадность, обида – они смотрят на жизнь и как бы ждут подачки от нее»… Но если б ты знала, до чего это не подходит к нему самому и как бы он по праву мог сказать, что он не «шестовец»… Вообще, родная, ты полюбила бы его и его правоту…”[146]

Судя по письмам сестры Аделаиды их общей подруге Вере Гриневич, Евгения в то время была влюблена в Льва Исааковича:

…он завтра уезжает, и это их последний вечер, и как она говорит, прощальный. От него это тайна, но она про себя с ним прощается, потому что он слишком большой и важный, чтобы быть не единственным, чтобы быть между прочим… И она приносит его в жертву Вячеславу [Иванову], говорит, что надо отказываться от самого ценного…[147]