Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

Но, все же перемените атмосферу – и это хорошо. Будете из Питера писать мне? Наверное нет или так летучие листки присылать… А интересно было бы все подробно знать.

Отчего Настя мне не пишет? Она, вероятно, не получила моих писем.

Ваш ЛШ

Непременно напишите о “К.С.” и “Ж. и И.”

24. Лев Шварцман (Шестов) – Варваре Малафеевой (Малахиевой-Мирович)

11 января <18>97

[Рим – Киев]

На этот раз, дорогая Вава, не сразу ответил Вам. Теперь у меня гостит сестра Фаня; я уже не так свободен, как прежде. Да и сверх того, Ваши письма отбивают всякую охоту и у меня к писанию. Пришлете маленький клочок бумаги – что можно ответить? Вы говорите, что я “все” о Вас знаю. Но ведь и Вы “все” обо мне знаете. Философия – я уже ее на десять ладов пересказал Вам. Ведь живем же мы где-нибудь, и Вы, и я – отчего же для писем нет иного материала, кроме теоретических рассуждений? Если бы мы встретились, то неужели Вы бы не нашли, что сказать мне, кроме того, что я знаю “все”?! Может быть, так бы оно и было, но в таком случае, Вам бы и мои разговоры не нужны были. В конце концов, по-видимому, пространство и время делают свое дело: обращают близких людей в чужих. Я не хочу упрекать Вас. Упреки – это то, чему бы, собственно говоря, не следовало и существовать на земле. Но закрывать глаза на действительность тоже не следует, ибо все равно она дает себя знать, да уже и дала себя знать в Ваших письмах. Дни идут и стынет кровь – помните, у Лермонтова? Мы все дети, не умеем без боязни ни ненавидеть, ни любить. Поэты умнее нас: где мы не смели признаться себе в правде, там они говорят правду. Где мы ничего не различаем, там они все видят…

Но переменим материи. – На днях я еду в Рим, к Работникову. Там буду отделывать и переписывать статью, которую третьего дня окончил, буду смотреть на Аполлона Бельведерского, Моисея Микеланджело, голубое небо, желтое лицо Работникова и размышлять. Philosophie <2 слова нрзб>! Раб<отников> бодрится в письмах, но, кажется, что ему скверно. Он тоже философ по неволе. Вообще, плохо дело, если приходится философствовать на бумаге только. Хорошо философствовать поступками. У древних вовсе “ученых” an sich[300] не было. Сократ – на что мудрец – был и солдатом, и политиком и чем хотите. Философом он был после всего. У нас только развелись ученые по призванию. Но, верно, это не надолго. Люди сообразят, что провести всю жизнь в созерцании <нрзб> an sich так же нелепо, как и всю жизнь тачать сапоги. И то где философами будут лишь те, которые подводят итоги своей жизни, как Сократ. Так следовательно – старшие будут учить младших. А теперь в 18 лет – мы уже “учим”. – Когда еще нам учиться надо!

От Насти получил несколько толковых, но грустных писем. Каждый крест тяжел. Она не может приладить свое бремя к плечам и ей все больно и больно. “Объяснять!” ей – мне уже невозможно. Она вправе сказать, что не хочет слушать эти объяснения, хотя и не говорит этого. Из деревни писала мало, но из Воронежа стала писать. Там она несколько встряхнулась. Вырвать бы ее из деревни! Если статью напечатают (лютая надежда!), у меня будут деньги и тогда все переменится. Но, если не напечатают, тогда – плохо. Не знаю, что буду делать. Есть надежда на переводную работу, – но <нрзб> очень слабая.

В Италии будет хоть тем хорошо, что, тепло там. Только с Р<аботниковым> ссориться из-за философии будем. Он заранее осудил мою статью! Но все же я рад, что еду в Рим. Если бы только <нрзб>: не люблю <нрзб>.

Напишите подробнее о себе, еще раз прошу Вас, хотя знаю, что просьба эта тщетна.

Адрес мой: Roma, Italia, Via Veneto № 79. Case Natili Signore

Rab. для меня. Пишите – хоть будем знать друг о друге, что мы еще живем на свете.

Ваш ЛШ

25. Лев Шварцман (Шестов) – Варваре Малафеевой (Малахиевой-Мирович)

[Июнь – июль 1897]

Вико – [Киев]

Давно не писал я Вам, дорогая Вава. И, думаю, Вы не очень об этом скорбите.

Raison d’etre[301] нашей переписки все больше и больше терялся, я не знаю, что и как Вам писать. Ведь мы так давно не виделись! Это много, много значит… Но все-таки порывать не надо. От времени до времени необходимо обмениваться письмами. А то – совсем станем чужими…

Ваши “Облака” – прочел в “Ж. и И.”. Пахнуло на меня прошлым, почти забытым. Когда я их читал, эти “облака”! А знаете – рассказ хороший. Весь проникнут настроением. Только и в самом деле – день из жизни измыкавшегося человека. Жаль очень, что “Люди, которым нечего терять” пропали! Осведомитесь у Венгеровой, может быть у нее сохранились. Это – хорошая вещь и жаль ее терять!.. Пишете ли Вы теперь что-нибудь? Мне так странно думать, что кто-нибудь может теперь писать. Я могу только ходить, спать, купаться. Я даже уже не понимаю, как это я свою статью написал. Теперь я с трудом складываю слова в фразу…