Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

…всего правдивее в “философском” смысле. Поняли? Я так убежден, что Вы теперь, читая эти строки, понимаете их как некоторую очень тонкую метафору и что нет человеческих сил заставить Вас увидеть в них не иносказание, а простые слова, которыми объясняется напр. существование северного полюса, и также спутников Земли, что готов бросить от досады письмо. Помните, что я раз навсегда бросил все метафоры и гипотезы, самые святые и благочестивые, и только тогда понял, что значит святость и благочестие. Но, меня берет нетерпение. Я знаю, что это ни к чему не поведет и что в конце концов Вы все же мои слова примете за метафору, и потому перейду к другому предмету. Я получил Ваши стихи и рассказы. Спасибо. У Вас несомненное литературное дарование. Но, что портит Ваши рассказы, это недостойная Вас боязнь жизни. Идеализм Ваш, Вава, – это Ваша литературная болезнь. Зачем Вы мечтаете о возможностях нравственного величия во второй половине Голицына. Вам нельзя вовсе еще браться за эти темы. Прочтите ка Шекспира! Нигде, ни одного намека на идеализм, одна голая правда и сколько правды! Каждая строчка полна ею. И тем не менее столь блестящего оправдания ни у одного писателя еще не видела жизнь. Отчего Вы не рассказываете правды, как “в мае”, в “Людях, которым нечего терять”? Не бойтесь ее. Байрон в Дон Жуане ужасные вещи говорил! Тэн осудил его за это, а я готов ему и Гейне руки за это целовать. У Гейне есть такое стихотворение: передо мною мать и дочь. И та, и другая хороши собою. Дочь – своей невинностью, мать опытностью, придающей столько прелести любви. И я, глядя на них, стою, как мой старый товарищ меж двух вязанок сена, и не знаю, к которой потянуться. Поняли? Вот так надо писать! Замазывать и затыкать трещины нельзя. Нужно сквозь них правду увидеть. А Вы больше всего боитесь правды и ищете для Ваших читателей гладкой лжи! Ложь не ценна. Вот у Вас ночь побледнела от страданий и скорби и улетела в окно, а девушка осталась одинокая и безутешная. Вава – это неправда. Ночь глубже заглянула в душу девушки, в ее прошлое и будущее, и не сострадание ее охватило, а иное чувство. Сострадание! Я ненавижу его. Это – милостыня <нрзб> богача. Понимаете? Богач не знает, что нужно бедняку и бросает ему грош. А бедняк сам богачом хочет быть, хочет, чтобы его эта <нрзб> поцеловала и отдаст ей все свои гроши за поцелуй. Ночь вздохнула над бедной девушкой! Ведь это ужасно, оскорбительно. Бедная девушка сама хочет вздыхать над ночью. Если есть Бог, то как же я примирюсь с тем, что Бог – не я, сказал Нитше. И как же я примирюсь, что эта девушка приняла милостыню вздоха от ночи?! Эта девушка, как и все измученные и страдающие люди, не умирает, а растет. Загляните в нее поглубже, и Вы это увидите. Увидите, что ей нужно и почему она терпит. И в ее муках Вы найдете смысл. Тогда – вы пожмете ей руку, как товарищу, а не бросите грош сострадания, как нищему. Вот Вам образец: Христос и мытарь. Это – не мечта, а реализм, о котором не смел и помышлять Золя. Опять боюсь, что все мои слова будут приняты Вами за метафоры. Наверное, нечего и говорить! До тех пор, пока не переменится атмосфера, люди не будут верить в существование чистого воздуха. И во второй раз нужно переменить тему. Давайте о делах, а не о литературе говорить. Тогда – скорее поймем друг друга. Поклонитесь от меня С.М. и поздравьте ее. Бог благословляет! Что вообще у них слышно. Чем они живут? Где М.С.? От Насти я имел письмо. Я не понимаю что у нее там делается. Письма странные приходят, в которых я не могу разобраться. На Рожд.<ество> она едет домой. Увидим! Как Ваши денежные дела? Что у мамы есть деньги, нужно ли ей? Пожалуйста, Вава, не скрывайте от меня правды. Я могу, если нужно, достать денег. Вообще, не забывайте, что деньги – самое бренное благо и что стесняться по поводу их – о них не имеет смысла. Напишите непременно, Вава. Поклонитесь и Тарасовым. Хотя они мне верно не простят моего поведения никогда.

Что делать?

Ну, до свидания, Вава. Старайтесь быть здоровой и бодрой. Обо мне не беспокойтесь. Я работаю, как могу. Много написано. 1-го февраля (ст. ст. 15 января по-руск.) кончу и поеду в Рим к Р.<аботникову> Статья не будет хорошей. Я все время болел и это легло печатью. Но беды в том большой нет. Лишь бы напечатали. Вторая, надеюсь будет лучшей. А не напечатают, буду писать Водовозову, если бы только он меня как лит. кр. принял. И полегоньку учиться, работать. Придет мое время. Жму крепко Вашу руку.

Ваш ЛШ

Вверху последней страницы:

Что Николаев, Щавинский[298], Тулов? Напишите, пожалуйста.

23. Лев Шварцман (Шестов) – Варваре Малафеевой (Малахиевой-Мирович)

14 (26) декабря [1896]

[Берлин – Киев]

Дорогая Вава!