У меня пока по-старому все. Статья в Петербурге. Скоро решится ее участь. Однако, напечатать – я все же ее напечатаю. Если с журналами (как и следовало ожидать) не <нрзб>, выпущу отдельной книжкой. Я недавно, после того, как долго не брал ее в руки, перечел отрывки из нее и мне жаль, чтоб она пропадала. И ведь я восемь месяцев, денно и нощно работал над ней. Зачем же лишать Россию такого сокровища? Сверх того, мне кажется, что в ней есть страницы, которые заставят задуматься читателя. Так или иначе, в октябре Вы будете иметь возможность бранить меня, т. к., печатать я начну и, верно, через месяц, когда все вопросы с журналами будут выяснены. Отчасти и лучше отдельной книжкой. Только заработка не будет. Ну, да к этому я уже привык. За все, что я печатал, я никогда не получал ни копейки.
А Вы осенью в Петербург едете? Это – хорошо, очень хорошо в конце концов. Когда-то я боялся Вас отпускать. А теперь я боюсь бояться. Право, самый разумный жизненный принцип, это ничего не бояться. Ибо боящийся подвержен гораздо большим опасностям, чем смелый. Я не знаю, чем руководятся очень смелые люди; но может быть – именно тем, что опасность опаснее, если ее избегаешь, чем если идешь ей навстречу. Это Вам скажет всякий, кто испытал опасность и знает ее особенности и свойства.
Пишите, Вава. Может я как-нибудь пробужусь от своей дремоты; тогда буду писать больше. А пока – не взыщите.
Адрес мой:
Ваш ЛШ
26. Лев Шварцман (Шестов) – Варваре Малафеевой (Малахиевой-Мирович)
[Осень 1897]
[Вико – Петербург]
Дорогая Вава!
Получил Ваше письмо. Спасибо, что похлопотали, но жаль, что я Вас утруждал напрасно. Когда я Вам писал, я не знал, ни где статья, ни существует ли она еще. Теперь, почти одновременно с Вашим письмом пришло из Петербурга и письмо от старого моего товарища Д.А. Левина. Оказывается, что корректура попала к нему, и что он делает и будет делать что нужно, а мне не писал только потому, что не знал, где я живу. Т. ч. Вам больше хлопот не будет. Но, я бы Вам советовал познакомиться с этим Левиным. (Адрес – Преображенская 4). Он – литератор. Очень славный и умный человек. Если хотите – я ему напишу, а то и так можете у него побывать, сказавши, что я Вас послал. Софья Григорьевна знает о нем, хотя, кажется, с ним не была знакома. И ей бы следовало познакомиться с ним. Он интереснее Волынского и Минского, хотя имеет гораздо менее притязаний. Правда, ваша сестра женщина, не любит скромных мужчин – но авось вам этот понравится. Он же, кстати, и киевлянин. И жена у него милая женщина. Живут они, кажется, одиноко. По крайней мере в те поры, когда я у них бывал (ох, как давно!) жили очень одиноко. Но милые люди, каких теперь нелегко встретить.
То, что Вы написали мне о Венгеровой, удивительно соответствует впечатлению, выносимому из чтения ее статей. Действительно, она неглупая, начитанная и добрая женщина. И язык у нее (слог) очень недурной. Куда лучше, чем у Волынского и Минского. Она добросовестная и честная писательница. Но “своего” – у нее нет. Вот почему она стесняется Вас. А что С.Г.? Изменилась? Она перестала мне писать, не знаю почему. Обидел я ее? Узнайте, это очень любопытно. Кажется, я ничего себе не позволил – такого, на что можно было бы обидеться. Хотелось бы мне на две недели в Питер. Не больше, а затем назад в свое уединение. Вы правы, в Питере в общем, нехорошо живут. Эта погоня за успехом, за наживой – она губит и хороших людей. А для писателя обязательный труд – если его больше, чем нужно – смерть. Я уже имею печальный опыт. Из “Ж и И” мне предложили писать обозрения литературные и просили поторопиться, т. к. первая моя статья запоздала. И вот я начал торопиться. Я боюсь потерять эту работу, п<отому> что, вследствие расходов по погреб.<ению> Р<аботникова>[302]
у меня образовался долг, довольно большой, на выплату которого мне не хватает получаемых денег, а откладывать его нельзя. И вот я торопился т. е. я проработал подряд три недели, чтобы поставить два обозрения и одну статью. Пришлось прочесть 4 книжки журналов и т. д. И я убедился, что, если бы так всегда пришлось работать, меня ненадолго бы хватило. Может быть потому, что я болен. Но слишком большая работа – беда. А необходимость иметь успех – еще большее несчастье. Т. ч. хорошо жить вдали от суеты без людей. Но побывать в Питере мне бы очень хотелось. Кого из известностей, кроме Венгеровой Вы встречали? Вы, пожалуй, и сами в известности попадете и тогда до Вас не доберешься. Тем более, что мне грозит порядочный скандал по поводу моей книжки. Я и нашим новаторам не угожу, и старикам не понравлюсь. Т. ч. все в один голос бранить станут, и Вам будет стыдно, что я Ваш знакомый. Вы знаете, как у нас бранят? Не говорят просто, что человек неправ, а доказывают, что он невежда, идиот, нахал и т. д. Каково иметь знакомого с такими титулами?Но, еще два три, (а может и больше) месяца наверное протянется печатание, т. ч. можете пока быть спокойны.