Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

…его всякий. Вот Вам будет начало настоящей философии. Конец ее будет тогда, когда Евангелие и Шекспир будут обязательны для всякого философа. Вы не знаете еще, что это значит. Может быть Вам станет ясно, если я скажу Вам что эта роль, которую хотела присвоить себе наука принадлежит поэзии, ибо поэт есть мыслитель и человек. А философ мыслитель, но не человек. В Шекспире – откровение. Вся новейшая поэзия вытекла из него, как из вечного источника. Много его в <нрзб>. Но до тех пор, пока он не будет признан старшим, нежели вся наука, с философией вместе, он еще не оценен. Вы говорите, что не сумеете, не зная Канта, “спорить”… А не зная Шекспира – “они”, “все” “спорят”, убеждают?! И Вы, не зная Ш<експира> не чувствуете пробела. Вы видите, я не могу спокойно говорить об этом. Вава, у меня <нрзб> философией и наукой. И если только здоровье у меня будет, я об этом всю жизнь свою буду говорить и тоже, как Нитше, найду слова, которые услышат глухие. Теперь я уже пишу вторую половину статьи и приближаюсь к Лиру.

Если не сломлюсь, если Лир у меня выйдет, вся статья будет стоить чего-нибудь и я не побоюсь так ее окончить: “наука сделала законом для жизни человека”, “случай” кирпич, падающий на голову человека имеет объяснение, а разбитая голова, и гибель человека это “случай”? Так говорит наука. А мужики говорят, что гром от того, что Илья пророк по небу катается. И Илья пророк мужика ближе к истине, чем “случай ученого”[296]. Вот Вава, чему научил меня Шекспир. Ищите и Вы этого, что вернее Канта. Вся наука, вся литература уже есть в Шекспире, ибо в нем вся жизнь. Нужно только его читать, а не Золя, и понять, что Золя, с Ницше, с Метерлинком – это строчки из великой книги, “светской Библии”, Шекспира. В письме не скажешь, может и в статье этого не скажется. Не знаю. Я перехожу от отчаяния к надежде, и от надежды к отчаянию. Никогда в жизни я не переживал тех волнений, которые теперь [стал] понимать конкретнее знаний слов. А Вы хотели понятней?! Это невозможно и я рвал бы на себе волосы, если бы Вы поняли, ибо это значило бы, что Вы стали несчастным человеком. Если бы Вы знали, как огорчен я тем, что понимаю его! Верьте мне, что, если бы я его не понимал, то было бы мне гораздо лучше. Работников сильно от него пострадал. А мы – “мужчины”!

Вы взяли Лира. Чудесно, Вава. И еще: если хотите философии – читайте Гервинуса[297] о Шекспире. Он, Гервинус, немец (есть и в русском пер<еводе>) и поэтому немножко обесцветил великого поэта. Но поэтому же он, хотя несколько отвлеченно, с категорическими императивами все же почувствовал (обрыв текста).

22. Лев Шварцман (Шестов) – Варваре Малафеевой (Малахиевой-Мирович)

[Вторая половина декабря 1896]

[Берлин – Киев]

Фрагмент письма.