Потусторонним вход воспрещён

— Тысяча восемьсот семьдесят шестой, — сказал Александр. И прибавил с улыбкой: — Двадцать восьмое августа.

«Взрыв кессона при строительстве Литейного моста…» — пронеслось в мыслях голосом рыжей фурии, девчонки-лозохода из НИИ ГИИС. Двадцать восьмое августа тысяча восемьсот семьдесят шестого.

Вольдемар поежился и дернул плечом, прогоняя воспоминания о допросе и развоплощении в цветочном ларьке.

— Значит, ты нашел философский камень, который не смог получить отец? — медленно начал он, не глядя на Александра, потому что знал: выдержать насмешливый прищур серых глаз ему сейчас не под силу. А если не выдержит, то больше никогда не сможет сказать всего того, что накопилось в душе. — А после тебе стало мало. И ты инициировал остальное: подкинул ключ Марго, потому что знал о Пророчестве Двух Влюбленных. А чтобы у девочки появилась мотивация, ты организовал похищение ее сестры, хотя пятый ребенок для ритуала никак не был нужен. Потом же, — Вольдемар почувствовал, как все сильнее сжимает челюсть, скрипя зубами от натуги и злости, — зная о моей сделке с Мастером кукол, придумал так, чтобы о ключе узнал я. Но не сообщил обо всех нюансах. Так же интереснее, правда? А затем привел группу институтских и новых Влюбленных в мой клуб, потому что там стояло зеркало Брусницыных, которое открыло бы им их предназначение… А потом пришел торговаться с Духом.

Александр кивал в ответ на каждое предложение Вольдемара. Вид при этом сохраняя самый непринужденный.

— Как говорится, держи своих друзей близко, а врагов — еще ближе. Проклятие, наложенное от большой нелюбви между Евдокией и Петром, могла снять только поистине Великая любовь, — пояснил он. — Ты должен восхищаться мной, понимая, каких трудов стоило найти и свести всех участников событий вместе. Сколько деталей учесть… Теперь из девчонки, возможно, выйдет толк. А между прочим, ее двоюродная прабабка была резонатором такой силы, что даже в Институте ее считали не совсем нормальной и старались держаться подальше. Она предсказала появление Ику-Турсо еще в тысяча девятьсот двадцать четвертом году. За сто лет до! Понимаешь?

Вольдемар усмехнулся:

— Понимаю. И даже я… всего лишь деталь?

— Если тебе станет легче, твоя роль в моем плане стала одной из самых непредсказуемых. Правда, в одном я не сообразил. Надо было спрятать твою Кудель раньше…

Договорить Александр не успел. Вольдемар рванулся, в прыжке вцепился в воротник брата и повалился вместе с ним на землю.

— Ты мог сказать! Оставить знак. Про себя. Про отца. Ты мог хоть что-то сделать! Чтобы я знал! Чтобы я… не один… — Предательская дрожь сковала горло, глазам сделалось мокро. Вольдемар ослабил хватку.

Александр облегченно и шумно вздохнул:

— Чтобы кто-то еще узнал, а не только ты? И пустить труд всей семьи коту под хвост? Отдать наш город Духам? Подумай сам.

Брат не сопротивлялся. А Вольдемар с раннего детства не умел нападать первым. Тем более бить безоружного и того, кто не дает сдачи. И даже теперь он покорно, но с затаенным отвращением к самому себе разжал кулаки.

— А вообще… недурно, надо сказать. — Александр поднялся, отряхиваясь и потирая ушибленную поясницу, и ловко подцепил трость с набалдашником в виде грифоньей головы — символа дома Пелей, позже ставшего талисманом всего Института гипотетической истории.

Еще со времен Древней Греции грифон считался повелителем двух стихий — земли и воздуха, хтони и возвышенного царства. Борясь с Духами, отец призвал их, упрямых и противоречивых, как двуликий Янус, в верхний мир и сделал своими помощниками.

Что ж, тяги к иронии их семье издавна было не занимать…

Вольдемар громко сопел, сдерживая новый приступ ярости. К горлу подкатывал противный и несвоевременный ком. Не такой встречи с семьей он ожидал. Совсем не такой…

— Теперь у тебя не только камень бессмертия, но и числовой код, подчиняющий Время. Будешь и дальше вершить судьбы? Ты всегда стремился к власти…

— Есть люди, которым их место в жизни мало́, велико или впору. Мое всегда было мне мало.

— Удивительно, что отец передал управление аптекой именно тебе. Именно в год моей смерти. Или, скажешь, это чистая случайность? — поддел Вольдемар, искоса глядя на брата.

Александр не смутился. И не удивился:

— Ага. Вспомнил, значит. Выходит, не зря с Мастером якшался.

— Не тебе одному с Духами интриги плести, — пробормотал он и, проигнорировав протянутую руку брата, встал.

Речная вода стекала с него потоком, не впитываясь жадно в кожу, и это было настолько непривычно, почти дико, что Вольдемар растерянно похлопал себя по бокам, а затем внимательно прислушался к внутренним ощущениям.

Что-то изменилось. Неуловимо, но знакомо. Пропала крепкая нить, серыми стежками памяти связывавшая его с Потусторонней реальностью.

Но взамен нее пришло другое: мягкие пальцы ветра в волосах, гулкое биение сердца, пружинящая усталость в ногах, но легкость и удивительная ясность мыслей.

— Живой, живой, — подтвердил Александр с легкой полуулыбкой. — И вполне себе человек. Все как заказывал.

— Ты?! — вытаращился на него Вольдемар, не в силах поверить в происходящее.