Потусторонним вход воспрещён

— А почему не «Петроградный Меркурий»? — машинально усмехнулась я последним ее словам, но на шутку никто не отреагировал. Сидящие по обе стороны молодые люди и девушки ничего не услышали.

Я почувствовала себя неуютно и вдруг запоздало сообразила, что телефон остался в раздевалке вместе с верхней одеждой. Стоило взять его, чтобы как минимум записать на диктофон разговор с этим… Вольдемаром.

Теперь меня мучило беспокойство. Вернуться? Или не рисковать? Тут я хотя бы остаюсь на виду и потому — в относительной безопасности. Я медлила.

Кончился танцевальный трек, и тут же, без промедлений, заиграл другой.

Низкий раскатистый звук, среднее между вибрацией струны и ритмичными ударами в барабан, задрожал в желудке, отдаваясь приятной щекоткой в пальцах рук и ног. По спине побежали мурашки. Вспомнился губной инструмент шаманов из африканских племен: деревянная штука, которую зажимают зубами и играют, дергая короткие металлические рычажки.

Два голоса — мужской и женский — эхом вкрались в ритм, заползли в уши, зашептали с мягкими придыханиями:

I want to know how to survive in the nightlife.

The truth and dare of the drug for the first time.

I click my heels and dance with the heat rise.

I want to know how to survive in the nightlife. [35]

…И внезапно взорвались чечеткой ударных и басистыми гитарными рифами.

— Что. У вас. Тут. Бесплатное? — перекрикивая шум, раздельно произнесла я, стараясь избавиться от наваждения.

Расставлявший посуду бармен дернул цветной челкой, поглядел исподлобья как на невменяемую. Стаканы двигать при этом не перестал.

— Вода, — глухо произнес он. Музыкальные вибрации поглотили его голос, но я прочитала ответ по губам.

— Налейте, — кивнула я.

Он еще раз смерил меня пренебрежительным взглядом, но оставил стекло в покое и отвернулся. Щипчиками ловко перекинул в высокий бокал несколько кубиков льда из морозильного отсека. Набрал из-под крана воды. Я следила за ним, пытаясь унять все нарастающую внутреннюю тревогу. Сердце тяжело колотилось в груди — гулко, точно в свинцовом ящике. Музыка волнами расходились по телу, звала, будоражила.

The desire that vodoo gives to a weak mind.

I want to know how to survive in the nightlife… [36]

И Надя, как назло, все не возвращалась — затерялась в толпе, не различить.

— Пожалуйста.

Стакан лихо проехал по столу и остановился напротив. Я вцепилась в него, будто в поручень переполненной маршрутки.

Локти липли к каменной столешнице. Бармен несколько механически продолжал натирать бокалы. На бесстрастном лице его теперь не читалось никаких эмоций. Ритмичные тени танцующих одинаково покачивались в отражении на задней стене бара, дробились в цветных бутылках с сиропами и тониками. В общей синхронности и зацикленности их движений проскальзывала нарочитая неестественность.

Я почувствовала себя внутри музыкальной шкатулки: когда поднимаешь крышку, а застывшая фарфоровая балерина вращается на подвижной платформе с остекленевшим взглядом и посмертно сомкнутыми над головой нежными руками.

А мир плывет вокруг, и музыка звучит, а балерина крутится-крутится…

Что-то тут не так…

Я сделала жадный глоток и вздрогнула, уловив краем глаза движение позади. Крутанулась на стуле, едва не расплескав остатки воды. И чуть не столкнулась нос к носу с возникшим рядом причудливо разодетым незнакомцем — молодым человеком неопределенного возраста: то ли из-за обилия грима на лице, то ли от излишней, какой-то нездоровой худобы, то ли от количества одежды, навешанной на нем как на вешалке или на…

Я замерла, ловя пришедшее на ум слово.

Манекене…

Франт с наскока уселся на свободный Надин стул, оперся одной рукой на него, а пальцы другой пропустил сквозь высветленные рыжие пряди челки, местами окрашенные из пульверизатора зеленой краской.

— Прошу прощения, прекрасная леди. Не хотел напугать. Позвольте назваться: представитель древнейшего рода высшего потомственного дворянства, обитавшего в этих местах, — он сделал круговое движение головы, охватывая обозримое пространство, — с середины пятнадцатого века. Почти принц. Или, выражаясь по-русски, цесаревич. Надеюсь, вас не испугают такие внушительные цифры и такие громкие слова.

— Когда города еще не существовало? — недоверчиво уточнила я.

Внешне «представитель дворянства» действительно напоминал некогда богатого, но разорившегося человека — деньги ушли, а привычки и повадки остались. Хотя больше он походил на натуру эксцентрическую и творческую, старательно косящую под стиль века эдак девятнадцатого.

Все было при нем: и туфли с блестящей пряжкой, и высокие чулки, и кюлоты, и расшитый золотыми узорами камзол, и даже смахивавшая на длинный пирог шляпа с потрепанными перьями, — но все предметы гардероба казались настолько затертыми и поношенными, что придавали облику больше неряшливости, чем изысканности.