Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

— Лошка! Лошка иди! Лошка! — вдруг кричит наверху Попов. Отбросив лопату, выскакиваю на площадку. Попов здоровой рукой показывает в сторону от деревни в поле. По склону далекого холма кто-то бежит.

Это еще далеко, но уже отчетливо видно, как быстро катится в нашу сторону маленькая одинокая фигурка человека в зеленовато-желтой выцветшей на солнце одежде.

На некоторое время человек исчезает в лощине, потом снова показывается из-за ближнего гребня и быстро бежит вниз.

— Молодец Лошка! — радостно говорит Попов.

Прилив внезапной огромной радости наполняет меня. Сейчас он будет здесь! Он принесет нам избавление! Комбат уже знает о нас, он позаботился, он что-то нам посоветует, чтобы спасти нас. И Лешка! Напрасно я так скверно думал о нем. Оказывается, вовсе неплохой он, только грубоват. Но ведь он — товарищеский и смелый. Разве это не искупает мелкие его недостатки? Только бы он прошел, только бы не помешали ему немцы!..

Я оглядываюсь на дорогу, пшеницу — там никого не видно пока. Но ведь они там. На дороге догорают автомобили. Вблизи едва заметно дымит подбитый нами танк…

Но почему это умолкает Попов? Я гляжу на него. Он попрежнему не отрывает взгляд от Лешки, но лицо его медленно хмурится, радость исчезает, взгляд заволакивает тревожной напряженностью. Я опять вглядываюсь в поле и тут только начинаю различать, что это не Лешка! Он действительно бежит к нам, но это не солдат, не мужчина — это ведь женщина в военном. Еще минуту я тревожно вглядываюсь и вскрикиваю:

— Люся!!!

— Правда, Луся, — соглашается Попов и его потное лицо снова яснеет. Несколько минут мы, не отрываясь, глядим, как мелькают и мелькают в траве ее быстрые ноги и развевается на ветру золотистая шапка коротких волос. Одной рукой она придерживает на бегу санитарную сумку.

— Вот молодец! Ну, молодец! Ох, молодец! — восхищается Попов, навалясь грудью на бруствер. На его вспотевшем широком лице — добродушная наивная улыбка.

Люся подбегает все ближе.

Несколько пуль бьют по огневой, чвикают по брустверам и пушке. Попов подается ниже, я плотнее прижимаюсь к земле. Очередь из пшеницы гремит снова.

На минутку Люся исчезает в низинке, затем снова показывается уже ближе. И в это время из пшеницы гремит длинная очередь. Я стремглав бросаюсь в окоп, хватаю пулемет, но в лентах пусто — ни одного патрона. Тогда я выскакиваю на площадку, толкаю в ствол один из пяти снарядов и прикладываюсь к прицелу. Из пшеницы торчит ствол пулемета, я быстро навожу в него.

— Гах!

— Лозняк! — оглянувшись, кричит Попов и, подскочив к ящику, одной рукой захлопывает крышку.

Пулемет молчит. Люся от взрыва на секунду останавливается, окидывая поле взглядом, и уже напрямик бежит к нам. Нам уже хорошо видно, как горячо сверкают на солнце ее волосы, поблескивает медаль на груди. Под коротенькой юбчонкой быстро-быстро мелькают ее коленки. Она уже видит нас и улыбается — радостно и обнадеживающе.

Но вот она снова падает и тотчас доносится очередь, на этот раз из траншеи. Я быстро поворачиваю голову — над бруствером вдали мелькают черные каски бегущих там немцев.

Они нас обходят уже с трех сторон! Эх, куда ты бежишь, Люся? Как же ты выберешься из этой западни? Что-то надо сейчас же сделать, что-то предпринять, иначе… Иначе будет поздно. Но что? Что? Что сделать?

— Ложись! — кричу я Люсе. — Ползком. Ползком!

— Луся! Ползай! — кричит и Попов.

Люся понимает и падает в заросшую травой стерню.

И вот она уже близко. Из траншеи стреляют, но, очевидно, наугад, ибо в траве не видят ее. Нам отсюда тоже едва-едва заметно, как шевелится трава и временами показывается только узенькая гибкая ее спина да проблескивает на солнце ее золотистая голова. Ползет она ловко и быстро.

И вот она у самого бруствера.

— Быстро! Быстро! Рывком! — подгоняю я. Несколько секунд перед последним усилием она устало лежит, по-прежнему как-то обнадеживающе улыбаясь нам. Потом вдруг вскакивает и кувыркается в укрытие. Мы бросаемся навстречу.

Потом, запрокинув голову, она сидит под стеной и часто, суматошно дышит. Тонкие ноздри ее ровного носика лихорадочно раздуваются. На шее бьется тоненькая синеватая жилка. Устало и неровно дрожат на земле ее исцарапанные тонкие пальцы.