Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

— Нон, нон! Так замерзнешь же, чудачка! К утру станешь сосулькой. Слышишь?

Джулия молчит.

Ветер сыплет снежной крупой, небо без всякого просвета, тело содрогается от стужи.

— А ну встать! — вдруг зло командует Иван. — Встать! Джулия, помедлив, ослабело поднимается на ноги и, хватаясь за камни, медленно бредет за ним к тропке. Вдруг сильный порыв ветра стегает их по лицам и сильно толкает в грудь. Они задыхаются, а Джулия падает.

23

Иван пытается помочь ей встать, но девушка не встает, сильно кашляет. Наконец, отдышавшись, садится на камень и решительно говорит:

— Джулия финита! Аллес! Иван идет Триесто! Джулия нон Триесто.

— И не подумаю! — бросает Иван и, отойдя на пять шагов в сторону, прислоняется к камню.

— А еще говорила — коммунистка! — упрекает он. — Паникер ты!

— Джулия нон паникор! — с обидой говорит она. — Джулия партыджано!

— Партыджана, партыджана! Какой ты к черту партыджана? Трусиха ты!

— Нон трусиха. Нон паникор. Силы малё. А ты через силу.

Джулия молчит.

— А ну вставай. Молчание.

— Ну какого черта молчишь! Замерзнешь же, дура. Молчание.

Он, промерзнув, вскакивает, босыми ногами озабоченно шагает по тропе туда и назад, потом решительно останавливается напротив.

— Так не пойдешь?

— Нон, Иван.

— Ну что ж! Пропадай, — с деланным равнодушием говорит он и требует: — Давай тужурку.

Она снимает с себя тужурку, кладет ее на камень, потом сбрасывает с ног колодки и составляет их рядом. Он застывшей ногой отодвигает колодки в сторону.

— Оставь себе. В лагерь бежать, — говорит он, натягивая на себя тужурку. — Что ж, прощай!

— Чао! — покорно говорит она, сжавшись на камне. Отчегото Ивану становится не по себе, но он пересиливает себя и торопливо, почти бегом взбирается на крутизну. Однако он не в состоянии справиться со своими невольными чувствами, что-то гнетет его, бунтует в нем, и он оглядывается. Она темным пятнышком едва сереет на снегу. Тогда он, чего-то не одолев в себе, сбегает вниз. Джулия испуганно вскидывает голову:

— Иван?

— Я.

Она настораживается, видимо, о чем-то догадываясь.

— Почему?

— Давай клумпес!

Она покорно вынимает из колодок ноги, и он быстро насовывает их на свои ступни. Затем торопливо скидает с себя тужурку.

— На, надевай.

Она быстро запахивается тужуркой, он помогает, придерживая рукава, потом трогает ее за локоть.

— Иди сюда!

Она упрямо отстраняется, испытующе заглядывая ему в лицо.

— Иди сюда!

— Нон!

— Вот нон мне еще!

Он хватает поперек ее дрожащее тоненькое тело, рывком вскидывает на плечо. Она, как птица, стремясь вырваться, трепещет, что-то говорит, но он, не слушая, закидывает ее за спину, руками перехватывает под коленки. Она вдруг притихает, чтобы не упасть, обхватывает его за шею и замирает. Вскоре он чувствует, как горячая капля катится ему за воротник.

— Ну ладно. Как-нибудь!..

Он и сам задыхается, но не от ветра, а от чего-то незнакомого и доброго, что вдруг наполняет его, и быстро лезет вверх по тропинке. Она не шевелится.

24

Снежная крупа уже густо обсыпала шершавые камни, деревяшки скользят на тропе, на слишком крутых местах, чтобы не упасть с ношей, Иван старается идти боком.

Перевал уже близок, впереди возвышаются пестрые склоны вершин. Ветер по-прежнему шалеет в своей неуемной ярости. Вокруг все стонет, воет, гудит.

Мелкими шажками Иван взбирается все выше. Джулия молча прижимается к его спине. Пальцы ее, сомкнутые у него на груди, тихо вздрагивают. Он, однако, выбивается из сил и, взобравшись на очередную крутизну, прислоняет ее к скале.

— Ну как? Замерзла?

— Нон, нон.

— А ноги?

— Да, — тихо говорит она. — Ноги да.

Не оборачиваясь, Иван нащупывает ее окоченевшие босые ноги и, подхватив горсть снега, начинает растирать их. Джулия вздрагивает и пытается вырваться, но Иван удерживает их.

— Ну что? Щекотно?

— Болно! Болно!

— Потерпи. Я тихо. Постепенно Джулия притихает.

— Ну как, тепло?

— Тепло. Тепло. Спасибо.

— На здоровье.

Он все еще тяжело дышит, стоя к ней спиной.

— Хлеба хочешь?

— Нон! — поспешно отвечает она. — Джулия нон хляб. Иван эссен хляб.

— Так? Тогда побережем. Пригодится.

Он намеревается идти дальше, пригибается, берет ее под коленки.

— Ну, берись.

Молча, с готовностью она обхватывает его за шею.

— Иван, ты вундершон[16]!

— Ну, какой там вундершон.

— Руссо аллес, аллес вундершон! Да?

— Да, да, — соглашается он.

Они идут дальше, вдруг она за его спиной спрашивает:

— Правда Иван хотель пугат Джулия? Да? Иван нон бросат?

Он с уверенностью, в которую был готов сам поверить, отвечает:

— Ну конечно.

— Тяжело много, да?

— Что ты! Как пушинка.

— Как ето — пушинка?

— Ну, пушок. Такое маленькое перышко.

— Ето малё, малё?

— Ну.

Гибкие тонкие пальцы ее вдруг бережно гладят его по груди, и от этой неожиданной ласки он слегка вздрагивает.

— Ты научит меня говорить свой язык?

— Белорусский?

— Я.

От неожиданности такой просьбы он засмеялся.

— Обязательно. Вот придем в Триест и начнем.

25

Наконец вершины вырастают по обе стороны от тропинки, которая, еще попетляв в камнях, заметно устремляется вниз. В ветряной ночной темени сыплет редкий снежок.

— Перевал! — радостно восклицает у него на спине Джулия.

— Перевал, да.

— О, мадонна!