В сенях их обыскали, выгребли все из карманов и связали ремнями руки — Рыбаку сзади, а Сотникову спереди. Потом усадили обоих на земляной пол сеней. В дверях с винтовкой на ремне стал Стась. Два полицая и немец шарили в хате, третий побежал за санями.
Стась, прислонясь к дверному косяку, насмешливо оглядел пленников и начал лускать тыквенные семечки.
— Ха, за паклю залезли! Как тараканы! Но мы выкурили, ха! А теперь повесим. Немножко покачаться. Ха! — и вдруг совершенно другим голосом он жестко выругался. — Такиесякие немазаные! Ходоронка ухлопали. За Ходоронка мы вам размотаем кишки.
— Не знаем мы никакого Ходоронка, — сказал Рыбак.
— Не знаете? Может, это не вы ночью стреляли?
— Мы не стреляли.
— Ребра попереломаем — признаетесь.
— А не опасаетесь? — с вызовом бросил Сотников.
— Это чего нам опасаться?
— Что самим хребты попереломают!
— Не переломают — за нас Германия, чмур! А за вас кто? Кучка бандитов, в бога душу их мать! — злобно закончил Стась.
Во двор пригнали двое саней, появились еще немцы, Стась отшатнулся в сторону, и на пороге встал толстый немецкий фельдфебель в фуражке с черными наушниками. Окинув пленников взглядом, он крикнул:
— Аллес вэк!
Немцы и полицаи схватили партизан, вывели во двор. Из хаты вытащили Демчиху.
— Куда, куда вы меня толкаете? На кого я деток своих оставлю? Гады вы!
— Живо, сказано! Живо!
Полицай сильно толкнул женщину, и она упала.
— Звери, немецкие ублюдки! Куда вы меня забираете? Там дети! Деточки мои родненькие, золотенькие мои! Гелечка, как же ты!..
— Надо было раньше о том думать.
— Ах ты, погань несчастная! Ты еще меня упрекаешь! Что я вам сделала?
— Бандитов укрывала.
— Это вы бандиты. А те, как люди: зашли и вышли. Что, я знала, что они на чердак залезли? Фашисты проклятые!
— Швейг! — гаркнул фельдфебель, и старший полицай подскочил к женщине.
— Молчать! А то кляп всажу!
— Чтоб тебя самого на кол посадили!
— Так, Стась! Сюда.
Они навалились на женщину, скрутили ей руки, всадили в рот рукавицу. Демчиха умолкла.
— Палачи! — сказал Сотников. — Изверги и палачи!
— Ты, заступник! Закрой нюхалку, а то тоже портянку сожрешь! — вызверился Стась.
— Изверги и палачи! — повторил Сотников.
— Ладно, молчи, — одернул его Рыбак.
— Женщина ни при чем, запомни, — громко сказал Сотников. — Мы без нее залезли на чердак.
— Будешь бабке сказки сказывать, — осклабился Стась. — Вот попадешь к Будиле, кровью похаркаешь, тогда иначе запоешь.
Двое саней выехали со двора и по той самой дороге возле кладбища быстро поехали в районный центр, в полицию.
Местечковой улицей они подъезжали к зданию СД и полиции. В голых ветвях деревьев, нахохлившись, сидели воробьи, кружилось воронье над березами, шел дым из труб. Женщины, несшие воду из колодца, остановились, кто-то испуганно глядел из окна.
Возле широких ворот часовой взял на ремень винтовку, толкнул ногой дверь.
— Привезли?
— А то как же? — хвастливо отозвался Стась. — Мы да кабы не привезли. А ну принимай кроликов.
Сани въехали в очищенный от снега двор районного СД и полиции. Из задних саней выскочил фельдфебель, выбрались немцы. Полицаи начали поднимать арестантов.
Кое-как, превозмогая слабость и боль, Сотников выбрался из саней и очутился лицом к лицу с Демчихой. Вдруг связанными руками он дернул из ее рта кляп.
— Ты что! Ты что, чмур! — взревел Будила и так ударил его сзади, что он вытянулся на снегу. — В штубу его!
Услужливый Стась подхватил его со двора и, не дав опомниться, поволок в помещение. В какой-то пустой комнате он швырнул его на затоптанный пол и удалился.
Превозмогая боль, Сотников огляделся. На обоих окнах были прочные железные решетки, в углу стоял стол с креслом за ним, посередине торчал легонький гнутый стульчик. Больше здесь никого не было, и, не сдержавшись, Сотников простонал, громко и протяжно.
Сотников начал кашлять, никак не в состоянии откашляться, и не заметил, как в комнату вошел человек. Он только увидел рядом его тщательно начищенные сапоги и, кашляя, поднял голову.
Перед ним стоял интеллигентного вида мужчина при галстуке, в пиджаке, бриджах и сапогах, волосы его были аккуратно расчесаны на пробор, под носом топорщились короткие усики.
— Кто это вас? Гаманюк? Ах, подлец! А ну, Гаманюка ко мне! — крикнул он в коридор, и тотчас на пороге, лихо щелкнув каблуками, появился Стась.
— Слушаю!
— Почему опять грубость? Почему на пол? Почему без меня?
— Виноват! — вытянулся Стась.
— Вас что, не инструктировали? Не разъясняли, как по германским законам надлежит относиться к пленным?
— Виноват! Исправлюсь! Виноват!