Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Не понимая, что происходит, Левчук насторожился, но тут же первая очередь взбила неподалеку болотную воду. Пуля срезала ольховую ветку над ним, и та упала ему на плечи. Он по шею погрузился в воду, но затем медленно поднялся снова.

Отсюда уж ему уже стало видать, что там происходило. Они построились на берегу в шеренгу и начали расстреливать из автомата болото. Медленно продвигаясь вдоль берега, они поливали огнем каждую кочку, каждый кустик лозы, каждое деревце в болоте.

Немного было воспрянувший духом, Левчук снова потерял всякую надежду и только твердил про себя:

— Ах, гады, гады!..

Малый заплакал в пиджаке, но он не обращал на это внимания — за стрельбой ни собаки, ни немцы не могли услышать его слабенький плач. Собаки, заливаясь лаем, наверно, рвались в болото, в котором все кипело от пуль. Тысячами брызг бурлила болотная вода, в воздух летела осока, трава, ветки деревьев, взбитая с водой тина. Левчук опустился, насколько было возможно, в воду и ждал своей очереди.

Тем временем очереди приближались к его кочке. Вот поток пуль полоснул по его ольхе, сбив с нее вершину, которая косо зависла на стволе. На берегу появились сразу три немца, из трех автоматов они расстреливали тут все, что можно было расстрелять. Но почему-то их очереди шли над его головой, и Левчук, погодя, оглянулся. Ну так и есть — они все втроем били по самому густому кусту лозняка, за которым он только что собирался укрыться. В воздух над ним густо летела листва.

Но вот немцы перебежали по берегу дальше, их очереди пошли стороной, и Левчук, подхватив с кочки малого, подался за поредевший расстрелянный куст.

Всюду в воде плавала листва, корни водорослей висели на ветвях, ольхи светили ободранными боками. Но очереди сюда уже не летели.

— Так, тихо, браток! — сказал он малому, перевел дыхание и боком, погружаясь по пояс в воду, подался дальше в болото.

Болото кончалось, стало больше травы, местами трясина и кочки держали его наверху. Автоматы потрескивали в стороне, и Левчук устало пробирался к недалекому берегу, неся в пиджаке малого.

Он был весь мокрый, облеплен с головы до ног ряской и водорослями, и так, прыгая с кочки на кочку, иногда проваливаясь, выкарабкался на сухое. По пологому склону он взбежал на поросший вереском песчаный пригорок. Потом пролез сквозь чащу молодого ельника и набрел на какую-то лесную дорогу.

Он бежал, чвякая мокрыми сапогами, и, наверно, от этого его бега притих, перестал плакать малый. Тогда он перешел на шаг, но вот спереди раздались близкие голоса, и он бросился в ближний папоротник. Сгорбясь за кустом можжевельника, он видел, как на дороге остановились трое верховых с автоматами; один из них крикнул:

— Эй, а ну вылезай!

Не выпуская из рук малого, он вынул из кобуры пистолет но, по-видимому, они уже заметили его, и один смело направил на него лошадь.

— Руки вверх!

Левчук медленно поднялся, однако не выпуская из руки пистолет, и молодой парень в кубанке с автоматом ППШ на груди потребовал:

— Бросай пушку! Ну! И руки вверх!

— Да ладно, — примирительно сказал Левчук. — Свой, чего там…

— Смотря кому свой.

Тем временем в папоротник въехали остальные двое и окружили его.

— Гляди, да он же из болота, — догадался другой всадник — молоденький, остроносый парнишка с живыми глазами.

— С болота, факт. С того берега, — сказал первый. Третий, пожилой дядька с рябым от оспы лицом внимательнее вгляделся в него.

— Постой! Да это же из «Геройского». Ага? Левчук твоя фамилия?

— Левчук.

— Так это же, помнишь, как мы зимой разъезд громили? Еще в нас тогда из пулемета с дрезины пульнули.

— Вспоминаю, — сказал Левчук и улыбнулся. Он сунул пистолет в кобуру, а ребята поубирали за спины свои автоматы. Рябой с интересом спросил:

— Ты что — из болота?

— Ну.

— А это что?

— Это? Человек. Где тут, чтоб бабы? Мамку ему надо. Малый он, сутки не ел.

Партизаны удивленно глядели, как он развернул пиджак и показал малого.

— Ого! Действительно! Гляди ты… А где взял?

— Длинная история, ребята. К какой-нибудь бабе надо. А то пропадет.

— В семейный лагерь отдать, — сказал тот, что был в кубанке. — Кулеш, давай отвези, потом догонишь…

— Нет, сказал Левчук. — Я должен сам. Тут такое дело… Сам я должен, ребята.

— Ну ладно, — сказал старший. — Кулеш, покажешь ему дорогу и догоняй.

Рябой Кулеш завернул коня, и Левчук пошел с ним по дороге рядом.

— Это не по тебе немцы стреляли? Там, в болоте? — спросил Кулеш.

— По мне, да. Едва ушел.

— Сегодня тут ваших много пришло. Через топкую гать прорывались.

— Да ну? — радостно удивился Левчук. — Прорвались?

— Прорвались, да. А ты — по болоту?

— Ну. Думал, пузыри пущу. А у вас как? Пока тихо?

— Где там! — сказал Кулеш и омрачился. — Защемили и нас, сволочи. До вчерашнего дня было тихо, а вчера началось. Слышь, гремит? Отбиваемся.

Левчук уже слышал, как впереди гремела стрельба, лесное эхо громом множило выстрелы.

Они быстро шагали по дороге, Кулеш на лошади, а Левчук пешком.

— Уже недалеко, — сказал Кулеш. — Переедем ручей и — лагерь.

Вдруг им наперерез из лесу выбежали какие-то люди с винтовками, один, заметив их, замахал рукой, и Кулеш потянул повод.