Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Он поворачивает назад, описывает полукруг во ржи и вдруг видит светлое пятнышко на самой земле. Левчук подхватывает сверток с ребенком и, прижимая его к груди, бежит к лесу. По пути он то и дело приседает и вглядывается в рожь, ожидая где-либо увидеть Клаву, но тщетно.

— Ух, гады, гады!..

Уже недалеко заливаются лаем овчарки, несколько трасс близко прошивают мрак, сзади загораются сразу две или три ракеты. Но он достигает кустарника и бежит, прижимая к груди младенца. Потом бредет по лесу, все дальше отходя от злополучного тока.

— Ух, гады! Ух, гады! — исступленно твердит про себя.

Рассвет застает его в редком старом ольшанике на краю болота. Часто оглядываясь, Левчук бредет по колено в осоке, неся за пазухой белый парашютный сверток с младенцем. Сзади, то затихая, то становясь громче, доносится собачий лай. Похоже, его настигают.

Он идет вдоль болота по его твердому берегу. Собачий лай усиливается. Тогда он круто сворачивает в болото, бредет по воде, которая сначала доходит ему до колена, потом до пояса. Малый за пазухой начинает проявлять беспокойство, и он говорит:

— Ничего, ничего, браток! Еще мы посмотрим.

Он пробирается по болоту от кочки до кочки в направлении густого лозового куста. Болото становится все глубже, он снимает с себя пиджак и, завернув в него младенца, поднимает его повыше. Вокруг расплывается водяная муть, ноги скользят по корневищам, иногда он едва удерживает равновесие, стараясь не упасть, Он обходит голые, чистые окна воды, обросшие кувшинками, стараясь держаться поближе к кочкам, заросшим ольшаником; раздвигает грудью гладкую, покрытую тиной поверхность.

Тем временем совсем рассвело, где-то взошло не видимое за лесом солнце.

И вдруг раздается сильный собачий лай рядом. Левчук оглядывается и бросается к ближней, совсем крохотной кочке с небольшой молодой ольхой, криво поднявшейся над болотом. Тут оказалось глубоко по грудь, он прикрылся кочкой и остался так, кое-как пристроив на ее краю свою завернутую в пиджак ношу. Младенец ворошился, дергался, и он очень боялся, чтобы тот не заплакал.

Немцы достигли уже болота, и Левчук осел глубже, большим пальцем сдвинул предохранитель парабеллума и замер.

Первой на берегу появилась рыжая с подпалинами овчарка.

Она быстро бежала по его следу, натягивая длинный ремень, зажатый в руке высокого немца. Потом появилась вторая овчарка со своим вожатым, и, наконец, высыпала из кустов вся их свора — десяток карателей, все в одинаковых, пятнистых маскировочных костюмах, с автоматами в руках, обвешанные сумками, магазинами, круглыми коробками противогазов. Они быстро шли за собаками по его недавнему следу.

— Ох, гады, гады!.. — шептал он, замерев за кочкой.

На несколько секунд они скрылись из виду в кустарнике, и он подумал, что, может, они пройдут мимо. Собаки, очевидно, потеряли его след и беспомощно взвизгнули: послышалась какая-то команда. Он оглянулся на большой и такой удобный для укрытия лозовый куст, едва превозмогая желание сейчас же перебраться туда. Но он не успел — они возвращались.

Он снова увидел их на берегу — в том же порядке они бежали по его следу назад. Мельком бросив взгляд на свой след в болоте, он внутренне содрогнулся: след был весь на виду: примятая осока у берега, раздвинутая пленка тины. Заметят или нет?

Но, кажется, они проскочили мимо, собаки пошли по его следу назад, и он впервые с надеждой тихонько вздохнул за кочкой.

Он немного переместил в тени ноги и улучшил свое положение. Малый на кочке, однако, все настойчивее проявлял беспокойство, и он тихонько гладил его левой рукой.

Немцы, слышно было, переговаривались поодаль, там же прозвучал окрик, и ему вдруг кто-то ответил рядом, напротив на берегу.

Левчук встревоженно оглянулся, чтобы податься куда с этого места, как увидел на берегу двух немцев. Один стоял у самой воды, а другой, с подвешенными на шее сапогами, осторожно пробирался прямо к нему по болоту.

Оставшийся на берегу подбадривал товарища:

— Forwerts, dort nicht tief![24]

— Hier ist der kluft![25] — отвечал босой, высоко переставляя ноги.

Левчук положил ствол пистолета на нижний сучок ольхи. Он направил его на край окна с разболтанной пеленой тины и ждал. Тут немец и найдет свой конец. Потом тот, с берега, расстреляет его. Вот и все…

Будто предчувствуя свой конец, немец, однако, не очень спешил, пробирался нехотя, осторожно передвигая ногами в холодной воде. Он подошел к кочке с кустом крушины, ухватился рукой за ветку и, наверно поскользнувшись на корне, боком сполз в воду. Пытаясь встать, упал и еще глубже, сбил локтем шапку, которая тихо поплыла по темной воде. Подняв вокруг муть, он, уже не разбирая дороги, пустился назад, на берег, где, хватаясь за живот, хохотал приятель.

Потом он раздевался на берегу, выкручивал одежду, натягивал мокрые брюки, обувался, Но вот опять издали послышалась команда, и они побежали куда-то по берегу. Задний на ходу натягивал на себя китель.