— Ну и где он там видел умелые руки? Если надо что-то сломать или разбить, то Тао в этом просто чемпион. Точно вам говорю.
Я покосилась в сторону преподавательского стола. Анжелина сидела рядом с мирром Дженкинсом и Джоном, и ее периодически прорывало: она откладывала вилку и принималась очень эмоционально о чем-то говорить.
— Ну вот что я сделала не так? — услышала я. — Догнала бы и убила!
Мы уже знали о подвиге Тао — когда Винтеркорн вызвал конфликт заклинаний, и Анжелину подбросило под потолок, он кинулся и поймал ее. Подвиг закончился ничем: Анжелина бросилась на расправу с посланником министерства, а Джон увидел приворот.
— Нет, а о чем он думал? — спросила Кетти. — Что такой сильный волшебник, как мирр ректор, не заметит заклинания? Я удивляюсь, что Тао до сих пор не отчислен.
Джон поймал мой взгляд — отчего-то я смутилась так, что опустила глаза к тарелке, а щеки стало жечь. Авенхви отправил в рот кусок картофеля, мечтательно прикрыл глаза и поинтересовался:
— А что, если Анжелина из-за приворота такая нервная?
Кетти неопределенно пожала плечами.
— Очень может быть. В любом случае, Тао хотел подвиг — и он его получил. Хотел спасти Анжелину — и вот тебе пожалуйста.
— Ради отработки в кладовой и стараться не стоило, — подвел итог Авенхви. — Вот если бы она его поцеловала в благодарность — тогда другое дело…
Джон почти не ел — несколько раз ковырнул вилкой отбивную, поднялся из-за стола и, раскланявшись с коллегами, вышел из обеденного зала. Я задумчиво смотрела ему вслед и сама не знала, о чем думаю. Меня наполняло волнение и тревога, но они почему-то не пугали. Они были легкими, словно предвкушение чего-то хорошего.
Хотя что хорошее могло со мной случиться? Маг, который выбрал имя литературного героя, готовил из меня оружие, и было ясно, что бомба должна рвануть на конкурсе. Впервые я подумала о том, что скоро все может кончиться — вот вообще все.
Домовые перемыли посуду, мы сделали заготовки для завтрака — чинский омлет с креветками и курицей пришелся по душе всем обитателями замка — и можно было идти спать, но я сидела за своим рабочим столом, смотрела в дождливую тьму за окном и сама не знала, чего жду. По стеклу струились потоки воды, приближался Ивен, а за ним шла зима, и я не знала, что она мне принесет. Когда я была с ребятами или готовила еду, то все казалось простым и мирным — но сейчас, в одиночестве, мне сделалось тоскливо.
— Что ж вам все не спится-то, миррин Морави?
Я вздрогнула — надо же, задремала, глядя в окно! — и обернулась. Джон прошел к плите, взял турку и принялся готовить кофе с солью, а я поняла, что все это время ждала именно его. Надеялась, что он придет на кухню, что наш вчерашний вечер повторится — хотя с чего бы ему повторяться?
Но он пришел.
— Да так, делала заготовки на завтра, потом села и задумалась, — с улыбкой призналась я, надеясь, что не выгляжу полной дурой. Сейчас для меня это казалось очень важным: быть не деревенщиной, которая несет какую-то ерунду, а воспитанной милой барышней. — А почему вы не позвали домового с кофе?
Все-таки несу ерунду. Я неожиданно обнаружила, что взволнована так, что пальцы похолодели.
— Я не тревожу их по пустякам, — сообщил Джон. Вынув из шкафа белые фарфоровые чашки, он разлил кофе, достал коробку имбирного печенья и спросил: — Готова к Ивену?
Когда чашка бесшумно опустилась на стол передо мной, я поняла, что кофе сварен именно для меня. Что мы с ректором пьем кофе. Что у меня так заледенели руки от волнения, что я их почти не чувствую.
Дура, дура! Надо успокоиться, надо быть милой и вежливой, не наговорить глупостей и…
— Готова, — улыбнулась я, отчаянно понимая, что прелестной барышни из меня не получится. — Мы с ребятами будем петь песни и собирать угощение. Дадите нам карамельных яблок?
Это снова прозвучало как невероятная чушь. Единственное, что ректор мог нам дать — подзатыльник за все наши подвиги. Джон улыбнулся.
— Конечно. Люблю Ивен, есть в нем что-то такое особенное. Осень уходит, наступает зима, а зиму надо встречать с теми, с кем тебе хорошо, — он сделал глоток из чашки и спросил: — Тао приворожил миррин Анжелину, ты в курсе?
— В курсе, — угрюмо кивнула я. — Мы пробовали его отговорить, это ведь неправильно, так нельзя… Но он не послушал. Вы теперь отчислите его?
Джон неопределенно пожал плечами.
— Нет, хотя стоило бы. Я просто распылил этот дурацкий приворот, а Дженкинс поставил его на отработку, чтобы руки были заняты.
— Он влюблен, — сказала я. — По-настоящему.
Джон усмехнулся так, словно мы говорили о чем-то очень важном — о том, чего у него не было.
— Да, я это заметил, когда он бросился спасать Анжелину. Он в самом деле испугался за нее, — согласился Джон. Лампа мягко горела над нами, за окнами шел дождь, и я чувствовала, как что-то очень важное соединяет нас в эту минуту. Оно едва уловимо прикасалось к волосам, входило в душу, озаряя все светом солнечного утра, и я невольно подумала: а Джон? Есть ли у него сейчас такое же ощущение тепла и счастья?