Повелитель

Надя посмотрела на свою тату – оба маскарона улыбались одной улыбкой.

– Я ужасно долго твой эскиз рисовала, – Агнесса заметила Надин взгляд. – Ты не представляешь, как я мучилась! Нужно было, чтобы он был объемным и с живыми лицами, и вот этого никак не получалось…

– А почему ты решила стать тату-мастером?

– Ну, я сначала хотела стать архитектором. В детстве ходила в кружок Академии Андрияки. Потом увлеклась фотографией. В пятом классе освоила фотошоп, попросила у мамы денег на курсы, а она никогда мне не отказывала, если речь шла об обучении. Ну вот, а потом я захотела татуировку. Но меня не устраивало, как делают другие, ну я и научилась сама. Сама себе делаю, где могу достать, мы когда с мужем съехали от родителей, я себе двух капибар на ноге набила в честь того, что у нас свой дом появился.

– Ты знаешь, а я в пятом классе, кажется, еще компьютера не видела. Или была информатика с ЭВМ. Система Бейсик… И интернета не было.

– Как же вы, бедные, жили, – вздохнула Агнесса и зажужжала над фоном.

Надя закрыла глаза, стараясь отвлечься от боли.

– Ну все! – торжественно объявила Агнесса через полчаса. – Готовы твои красавчики!

Надя слезла с кресла и подошла к зеркалу. Два маскарона таинственно улыбались, словно знали что-то, о чем не ведала она.

«И только маскароны сквозь камень улыбаются тебе», – вспомнилось стихотворение Лялина. «Это все, что у меня осталось», – подумала она, почувствовав подступающие слезы и какое-то непроглядное бессилие.

Когда Надя вышла из салона, ее охватил страх, ощущение чего-то неизбежного, необратимого, окончательного. Как будто в ее судьбе только что, сейчас, была поставлена точка. И что за ней, какая новая пустота ждет ее впереди?..

Об этом размышляла она, когда шла к метро по темному городу, оберегая руку, словно раненое крыло.

33. Здесь навсегда

Татуировка успела зажить к дню презентации. Надя специально искала платье, чтобы все видели ее маскаронов. Свою первую книгу стихов Надя назвала «Холодно крылу в рукаве». Когда она впервые взяла ее в руки и начала перелистывать страницы, листы показались ей теплыми. Это была радость, но и легкая горечь завершенности: вот она, ее лучшая жизнь, поместившаяся на пятидесяти восьми страницах…

Дома Надя готовилась к вечеру, читая вслух, она начинала плакать на некоторых стихах и перечитывала снова и снова. И потому сейчас нервно ходила по еще пустому залу Чеховки, настраиваясь на выступление. Первым появился Антон, почти сразу вслед за ним вошел Поль – он принес букет оранжевых гербер. Потом Надя заметила Аню, приехала Марина, зрителей становилось все больше. Когда пришел Паша, Надя будто и вовсе перестала волноваться. Ее книга вышла во «Вьюмеге», и когда Камышников открывал вечер, Надя вспоминала их разговор: дворик Литинститута, снег, мысли о будущем издательстве. Тогда она сомневалась, что эта идея осуществится. И совершенно напрасно – за несколько лет работы «Вьюмега» выпустила более ста книг современных поэтов.

Надя читала главные для нее стихи наизусть, остальные с листа. По памяти – самые дорогие. «Возможно, книгу и нужно составлять лишь из тех, что не можешь забыть», – успела подумать она во время паузы. Читая, Надя смотрела в зал, на своих друзей, на зрителей, слушающих ее. Почти сразу она нащупала ту нить, то дыхание, за которое нужно держаться во время выступления. Надя читала, и ей казалось, будто у нее появились крылья и она парит над полом – невысоко, так, что никому не заметно. Надя знала: на самом деле она над землей и ее держит главное и лучшее в ее жизни.

Рубашка пахнет мёдом и вином,
И сходит свет с берёз на подоконник.
И мы по дому бродим босиком,
Где деревянный пол и рукомойник.

Стучит рябина пригоршней в стекло,

Плоды красны, как звёздочки из детства.
Меня в иное время занесло,
Где ты рубашку дал свою – согреться.

И, шлёпая по доскам ледяным,

Я поняла: всё может быть иначе.
Деревья, травы и осенний дым
На полутёмной и холодной даче.

Я продевала руки в рукава,

Сплетённые как будто из крапивы,
Как будто жизнь, что молодость, прошла,
А мы бессмертны и – наверно – живы.