Повелитель

Это стихотворение Надя читала наизусть. Где-то на середине книги она почувствовала усталость, и потому, прочитав все, что хотела, с радостью перешла к автограф-сессии. Теперь напряжение, не отпускавшее с начала вечера, спало. Надя подписывала книги, принимала подарки и поздравления. Марина вручила ей белого фарфорового голубка со словами, что ей нравится, как она рада ее первому успеху с книгой. Надю эти слова немного удивили, ведь ей самой казалось, что сейчас наоборот все течет само собой, без ее участия. Но в целом она ощущала терпкую радость, какой давно у нее не было.

Во время фуршета, после отзвучавших первых тостов, Надя отошла немного в сторону, чтобы понаблюдать за своими друзьями. Поль о чем-то спорил с Ветровым, Виноградов рассказывал Ане, Марине и Дону что-то, как всегда, невероятно увлекательное, Лида торопливо листала Надину книгу, словно хотела срочно найти цитату в ближайший номер «Книжного знака». Ларичев, яростно жестикулируя, что-то говорил Паше – наверняка про свою книгу, догадалась Надя. Кизиков о чем-то спорил с Мишей Куликовым. Леша нечасто появлялся на поэтических вечерах, хотя они общались по интернету. После института Кизиков нашел работу в усадьбе Кусково и сейчас трудился там редактором сайта.

«А что было бы, если со мной не случился Литинститут?» – вдруг подумала Надя. И вся жизнь, связанная с Литом, исчезла, словно ее никогда не было. Единственное, что бы осталось – школьная экскурсия по Булгакову, когда ее классу показывали дом МАССОЛИТа. В тот день Надя впервые вошла в тот дворик – и осталась в нем навсегда. «Так поражает молния, так поражает финский нож» – именно тогда она впервые ощутила, что это не просто слова. Надя вспомнила, как смотрела на студентов, и они казались ей небожителями, еще бы – их взяли учиться в Литературный институт. Куда ей с жалкими тетрадками, исписанными словами – призраками грядущих стихотворений!

Исчезли бы лекции, на которых перехватывало дыхание и настоящее меркло и отступало перед словами блестящих профессоров. Исчезли бы семинары: щемящая дрожь в подреберье от мира, окружающего словами, поэзией, всеми возможными и неизведанными чувствами и смыслами. Их споры о мироздании, предназначении, строфах, символах. Разговоры о классиках, так, словно они были лично знакомы. Шутки, понятные только им. Когда там, за пределами литинститутского мира, еще не оправившись от девяностых, Надины одноклассники встраивались и вкручивались в эту жизнь, она ее отпускала. Так ей тогда казалось. На самом деле именно тогда Надя обретала свою жизнь. Если бы всего этого не произошло! Все самые счастливые и горькие воспоминания – ничего бы не случилось. В ее жизни не было бы Лялина.

Надя представила, как сначала со страниц исчезают стихотворения, оставляя пустые белые листы, потом растворяется ее книга, за ней этот зал, друзья, которые сейчас смеются рядом с ней. Кем бы тогда была она? Была бы она вообще?

Надя прислушалась к тостам и поздравлениям, окончательно убеждаясь в том, что эти прекрасные неповторимые люди вовсе не собираются исчезать. Что она – живая и настоящая. На всякий случай Надя взяла свою книгу, удостоверяясь: стихи из нее не исчезли. Да, она не часто радуется жизни. Но и любит страстно – именно эту.

– Ты чего тут одна бродишь? – к Наде подошел Антон. – Хочешь? – он протянул ей свой стаканчик.

– Хочу, – Надя выпила оставшуюся водку, – на вас смотрю. Подумала, а если бы я не поступила в Литинститут и не было бы всего этого…

– Всего это ужаса?

– Ну почему ужаса? Нашей жизни.

– Ну так. Жизнь разная бывает.

– Тебе разве сейчас плохо?

– Сейчас нет. Я же женился недавно! Но не думаю, что это надолго.

– Ты просто депрессивный.

– Не без этого. Как вообще твои дела? Татуировку сделала, одобряю.

– Сделала. А что дальше делать, не знаю.

– Писать. Что нам еще остается.

После презентации они малой компанией отправились в «Рюмочную». Надя давно не чувствовала себя такой счастливой. Марина попросила ее почитать еще. Читая, Надя махнула рукой и уронила рюмку, и мерцающие осколки сияли словно алмазы, пока их не смела сухим веником пожилая уборщица. Надю слушали не только друзья, голоса за соседними столиками стали тише, когда звучали ее слова:

Зато есть улицы и снег,
И снег летит за ворот.
Зима. И будущего нет,
Но есть метель и город.
Одна рука лежит в другой,
Снег падает и льётся.
Слова подхвачены рекой
На дне двора-колодца.
– Пойдём на Горького, пойдём!
– Куда? Идём, не важно!
И вот мы на Тверской вдвоём.
За холодом бумажным
Не видно лиц, дорог, машин,
Снег падает и тает.
Прозрачен мир и невредим
От края и до края.