Повелитель майя

– Возможно, когда-нибудь это и в самом деле произойдет. Но кто знает, доживем ли мы до этого дня? Лично я держусь из последних сил. Я все еще жив. И хочу оставаться в живых. Это само по себе уже что-то значит… То, что у нас есть.

– Да, это уже немало, – тихо сказал Эронимо. – Я тоже собираюсь сделать все, чтобы остаться в живых и продолжать служить Господу. У этих язычников есть власть лишь над моим телом. Душа принадлежит мне.

– Однако обращаются они с нами просто ужасно! – едва не заорал Пабло. – Меня сегодня толкали и били. Из-за всякой ерунды. Я не делал ничего предосудительного. Никто никогда так со мной не обращался. Ни со мной, ни с Рамиро. Даже офицеры – и те были помягче. Эти туземцы не должны так поступать – мы ведь вообще-то хорошо работаем. Со мной еще никогда не обращались как с… рабом… Это невыносимо.

Старый моряк все ворчал, а остальные испанцы молча смотрели на него. Им было страшно и за него, и за самих себя.

Наконец тишину нарушил ровный голос священника:

– Но ты должен это вынести. Такова воля Божия.

Пабло уставился на Эронимо с разочарованием, недоверием и усталостью.

Окинув их обоих взглядом, Гонсало сказал:

– Мы должны сделать все, что можем, для того чтобы выжить. – Казалось, он обращался не только к окружавшим его людям, но и к себе самому. – А затем – кто знает… Но сначала нам нужно сделать все возможное для того, чтобы не умереть. Те, кто не выдержит…

Когда испанцы проснулись на следующее утро, они не смогли разбудить Дионисио: старик уснул навеки. Товарищи похоронили его неподалеку от селения, вырыв яму в мягкой черной земле джунглей. Отец Агилар прочел над свежей могилой несколько коротких молитв, после чего испанцы отправились работать.

Глава 6

Следующие три недели Гонсало трудился в поте лица – расчищал и выжигал поля для посевов. Работа эта была невероятно утомительной. Каменные и медные топоры индейцев не очень-то подходили для рубки твердой древесины многочисленных деревьев, которые росли в лесу. К счастью, лишь немногие из них были большими – разве что сейба с ее широким стволом и длинными ветвями. Индейцы зачастую оставляли такие деревья нетронутыми – просто обходили их и принимались за следующие. Срубив все деревья, какие удавалось, они поджигали оставшиеся на поле для посевов стволы и ветви.

Хоть индейцы и видели, с каким рвением работает Гонсало, они не выказывали к нему никакой благосклонности. Остальные испанцы явно работали хуже. Даже рассудительный и расторопный Алонсо не справлялся с ежедневной работой, которой не было ни конца ни края. С Пабло из-за утомительного труда сошел избыточный вес, однако моряк все равно тяжело переносил долгое пребывание под лучами солнца и стремительно терял свойственную ему шутливость. Рамиро с самого начала не строил никаких иллюзий. Несмотря на мужество и инстинктивное стремление выжить, он не мог скрыть негодование по поводу положения, в котором оказался, а потому индейцы толкали немолодого боцмана все чаще и сильнее.

Совместными усилиями они расчистили одно большое поле (туземцы называли его «коль»), и оно было уже готово для посевов. Испанцы, находясь уже на соседнем поле, увидели, как несколько индейцев, воздерживавшихся от приема пищи все утро и часть дня, взяли в руки длинные палки и принялись молиться, прежде чем бросить драгоценные семена в почерневшую от огня почву. Один из них держал в руке что-то вроде кадила с ладаном, от которого поднимались маленькие облачка желтого дыма, пока остальные туземцы совершали жертвоприношение – кукурузное тесто и воду. Видимо, индейцы преподносили богам то, что рассчитывали затем получить от них в большем количестве: селение нуждалось в дожде и хорошем урожае.

Гонсало уже видел, как туземцы молились перед изображениями на площади: они обращались к богам дождя – Чакам, которые, держа в руках сосуды с животворящей водой, взирали на селение своими каменными глазами. Здесь, в поле, глядя на этот незатейливый ритуал, Гонсало подумал, что, как бы это ни было забавно, коль воспринимался индейцами почти как живое существо: они разговаривали с ним и даже кланялись, словно он был королем.

Наконец туземцы начали засевать поле, палками с закаленными в огне концами делая крошечные ямки в земле и аккуратно кладя по одному зерну в каждую из них.

Работа на соседних полях продолжалась. День за днем индейцы и их пленники-испанцы обрывали мелкую поросль и рубили каменными топорами те деревья, которые можно было срубить. Гонсало никогда не спорил со своими хозяевами-индейцами и не выказывал собственных чувств. Ему уже не раз доводилось встречаться в сражениях лицом к лицу со смертью, и он научился сдерживать эмоции, тщательно выискивать преимущества и затем использовать их с максимальной выгодой. Гонсало представлял, что деревья – это вражеские солдаты, которых ему необходимо уничтожить, для того чтобы самому остаться в живых. Его яростные нападения на заросли удивляли индейцев, поскольку, хоть они и старались очистить поля от растений, к каждому стебельку относились так, как будто это был их близкий родственник.