Повелитель снов

Мне представляется это иным. Ведь все мы – сизифы, и все катим в гору камень! Камень тяжел, неповоротлив, но я как бы сроднился с ним, я знаю, я чувствую каждую его шероховатость и выбоину, я общаюсь с ним и одушевляю мою тяжкую ношу – люди таковы, они стремятся одушевить все, с чем имеют дело… И вот представьте мой страх, и мое отчаяние, и мое неведение, когда вершина близка… Там дуют неласковые ветры, там нет для меня ни дела, ни слова, там камень мой, что стал для меня и другом, и соратником в этом подъеме, – омертвеет и будет лежать бесконечно долго молчаливой и никому не интересной глыбой, и прервется мое усилие, и прервется мой подъем, и прервется мой диалог с камнем – а на самом деле мой внутренний мучительный диалог с самим собой… Прервутся мои мечты о достижении! И, наконец, – что ждет меня на вершине?! Созерцание окружающего пустого пространства и хаоса, скука и… одиночество… Безмерное одиночество! И этот страх – сильнее всех остальных! И именно он заставляет меня выпускать камень, и тот летит вниз в свободном падении, и я спускаюсь… Потому что на вершине одной из гор Аида нет ничего, кроме пустоты и уединенного безумия, а я – возвращаюсь к трудам, к надеждам, к познанию самого себя…

Ростовцев замолчал, потупился, словно устыдившись той патетики, что звучала только что в его словах… Произнес грустно:

– Все, что я сказал, удел душ высоких, а я… Я скорее похож на скромного каменотеса, переделывающего лица при гнилых душах и тем – извращающего природу… Люди не должны обманываться относительно тех, с кем имеют дело… Впрочем…

Ложь всегда нарядна, элегантна и блестяща. А если людям постоянно лгать, выдавая личины за лица, а ложь за правду, саму правду они не смогут да и не захотят воспринимать! И станут требовать новой лжи, такой же красочной, как все выдуманное! Хотя – остаются глаза… Как утверждал один лукавый беллетрист, они – зеркало души. Но у многих – это кривое, искаженное зеркало, анфилада, в которой потеряться легче легкого…

Доктор замолчал, лицо его сделалось почти несчастным. Потом вымученно улыбнулся, произнес:

– Но это все так, умствования. Как у пастернаковского Живаго: «Что такое история? Это целые века… исследований загадки смерти с целью преодолеть смерть… Вот почему люди открывают математическую бесконечность… и пишут симфонии». Если бы так… Большинство людей стараются преодолеть жизнь. Или хотя бы – переждать ее.

Мы с вами сейчас услышим музыку. Музыка исцеляет душу… Тем, у кого она есть.

Глава 58

Музыка… А в памяти моей витали мелодии старых песен… «Когда это было, когда это было, во сне – наяву…» Эмоциональное изложение доктора Ростовцева я воспринимал словно сквозь густой и душный туман… «А я сидю, курю на плинтуаре ночью темной…» Надеясь, что все заинтересованные стороны уже догадались, что я «похож, но не он!». И из этой темноты не прилетит ко мне пуля… Надеяться можно, а вот рассчитывать…

Мы уже собирались пройти в зал, как меня резко и решительно отозвал в сторону, подхватив под локоток, крепкий, невысокий и коротко стриженный мужчина с властным лицом и жестким, отягощенным брылями, подбородком.

– Олег Владимирович Дронов? Полковник Свиридов. У нас есть к вам вопросы. Не соблаговолите отойти со мной к машине?

– Соблаговолю. Руку отпустите.

Закатанное в пластик удостоверение предъявлено по всей форме, захват крепкий, должный продемонстрировать… Да ничего и никому он демонстрировать не должен! Просто полковник Свиридов привык общаться именно так. А меня искренне раздражает, когда со мною так общаются!

– Мы хотим задать вам несколько вопросов.

– И сколько вас, таких любопытных?

– Я хочу.

«Форд» начальника милиции стоял чуть поодаль, не на стоянке. Впрочем, автомобили у ночного клуба «Три карты» вообще были авторитетными. Вернее, тут другое слово уместнее: знаковыми. Как и номера у каждого. Столичные или иностранные.

– Внимательно вас слушаю, – сказал я.

– Олег Владимирович, не задерживайтесь… – проговорил мне вслед доктор Ростовцев.

Я обернулся, вежливо кивнул ему.

– Я вас дождусь, – пообещал он.

– Не боитесь пропустить начало? Или – без вас не начнут? – спросил я.

– Я знаю, когда начнут.

И чем я приглянулся Сергею Валентиновичу?.. Или он просто решил проявить дружественную солидарность: то ли знал, кто такой Свиридов, то ли догадался и, защищенный своим – положением? мастерством? – решил по привычке старинного петербургского интеллигента проявить солидарность и защитить журналиста от домогательств «охранки»…

Свиридов времени ни на разговоры, ни на психологические изыски не терял. Предъявил мне фото, спросил:

– Вы знаете этого человека?

С фотографии смотрел наемник, желавший меня застрелить в светлом переулке белым днем. Компьютером его оживили или фото взяли с паспорта или другого въездного документа… Но я бы его не признал. Слишком напуган и ошарашен был тогда странной встречей…

Да и вопрос неверный. Представлены мы не были, так что, если отвечу отрицательно, ни один детектор лжи даже клеммой не поведет! Следовательно, приз уходит к знатокам.