Повелитель света

Но вот в конце широкой, обсаженной деревьями улицы и обсерватория с ее куполами. Вот Святая София науки, на террасе которой, похоже, кипит жизнь. Вот Святая Женевьева астрономии, с ее огромной воздушной раковиной – колпаком большого экваториала. Вот Сакре-Кёр, Святое Сердце Монпарнаса!

– А! Господин директор!

Портье, почтительный и удивленный, протягивает связку ключей. Во дворе господин директор расходится с двумя астрономами, которые только что закончили свою ночную работу и возвращаются домой. По красивой каменной лестнице господин директор поднимается на второй этаж, входит в обитель большого экваториала и, вопреки собственной воле, замирает в восхищении.

Левиафан! Голиаф! Полифем!

Господин Летелье уже и забыл, сколь колоссальны размеры телескопа. В этом помещении ты чувствуешь себя так, словно попал в башню какой-нибудь крепости или облачился в громадные латы. Огромная дуга цинкового свода напоминает купол бронебашни, а сам экваториал – колоссальную пушку, которая наклоняется сообразно оси мира и угрожает небу. Его штатив, кирпичным донжоном высящийся в центре ротонды, скрыт за легкими металлическими конструкциями – станинами, лестницами, ловильными крюками – и усеян множеством точных измерительных приборов, как хрупких, так и исполинских, вследствие чего у вас складывается впечатление, что рядом с вами – аппарат, который похож одновременно и на дамские часы, и на грузоподъемный кран. Экваториал покоится на гаубичных цапфах. Размерами с Вандомскую колонну или бомбарду, телескоп – огромный цилиндр, слоноподобная наклонная башенка из хромированной стали, серая и матовая, – постепенно вытягивается. Перспектива настолько утончает его оконечность, что блеск последней едва заметен. Его окуляр, осложненный целой кучей небольших механизмов, действительно напоминает затвор… Невежда мог бы решить, что это заряженное артиллерийское орудие, и ожидать оглушительного залпа, задаваясь вопросом: какой же фантасмагорический снаряд вылетит из него в направлении Луны?..

Как же жарко под этим колпаком! А тишина располагает к размышлениям, словно ты в церкви. Подобно морскому прибою, беспрестанно рокочет Париж. Под арочной крепью купола раздается тиканье сидерических часов, напоминающих о ценности проходящего времени, что лишь усугубляет сосредоточенность.

За работу!

Господин Летелье приводит в движение кабестан. Поворотный купол отъезжает в сторону с раскатистым громыханием меди.

Астроном тянет за веревки, и на юго-востоке – со стороны Мирастеля – открывается большая амбразура. Оптический артиллерист наводит свой длинный ствол, и тот медленно опускается к горизонту. При помощи небольшой трубы (так называемого видоискателя), прикрепленной к телескопу, он пытается обнаружить квадратное пятно…

Боже, какой же он маленький, под экваториалом! Словно Гулливер под микроскопом великана!..

Но пятно? Пятно?

Подождите! Он подкручивает маховики, направляя еще ниже, левее… Производит новые вычисления… меняет оптические стекла, чтобы уменьшить увеличение и усилить четкость изображения.

Ах! Ну наконец-то!.. Вот оно, это проклятое пятно! И это уже вид не снизу, а сбоку. Различить пятно можно при увеличении лишь в тысячу двести раз, не больше; но и тогда оно предстает немного неясным, расплывчатым (из-за атмосферы) и вибрирующим (в силу того, что обсерватория то и дело подрагивает от шумов большого города)… С места оно не сдвинулось; это единственный вывод из всего сеанса.

Однако же сказать наверняка, что оно собой представляет, невозможно – по целому ряду причин.

– Да здесь же того и гляди задохнешься!

Господин Летелье выходит на террасу и начинает нервно шагать из одного ее конца в другой, огибая купола, которые выпячиваются своими вздувшимися полусферами, словно в некоем аэростатическом парке. Он то и дело натыкается на регистрирующие приборы и наконец ударом кулака пробивает дыру в попавшемся ему под ноги плювиографе.

– Дурацкие механизмы, пригодные лишь для всякого рода глупостей!.. Ох уж эта наука! Сколько же в ней гнили!

В ногах у возмущенного астронома лежит Париж. Этот человеческий муравейник изгибается перед ним областью слез, окруженной обиталищами нищеты. Необозримая, она спускается с Монпарнаса, чтобы вновь подняться на Монмартре; и там, на севере, напротив обсерватории, словно ее собственное искаженное отражение, вздымаются другие купола. По некоей странной симметрии, базилика Сакре-Кёр и обсерватория – Святое Сердце и Святой Мозг[42], фигурально выражаясь, – возвышаются над Парижем, каждая со своей стороны. Оба этих храма – столь схожие и столь различные – построены во имя неба и словно ревниво соперничают друг с другом над головами людей. Который из них одержит верх? Который из двух храмов, стоящих на двух холмах, должен победить?

Астроном колеблется. Уж не следует ли ему быть не здесь, а там, в экстатической обсерватории неба? Неба такого звездного, что его никогда не окутывает тьма…

– Да не падай же духом, черт возьми! Еще не время сдаваться! Еще ничего не потеряно! Повернись и дай отпор врагу: сарванам!