Повелитель света

4 июля, три часа пополудни.

С момента моего похищения прошли сутки. Пока что видел так мало, что и писать особо не о чем. Рассчитываю вести дневник, в который буду вносить все увиденное, и доставить его тому, кто сможет воспользоваться моими сведениями для освобождения пленников. Доставить! Но как? Не знаю… Итак, вчера, в три часа (вчера – это значит в среду, 3 июля), я стал жертвой сарванов. По доброй воле. Я давно уже разгуливал по окрестным полям и горам один, но они, похоже, меня не замечали. Наконец вчера, пересекая Форестель (луг на полпути между Гран-Коломбье и Вирьё-ле-Пти), я услышал, как ко мне приближается, спускается знакомое гудение.

Оно было не громче стрекотания кузнечиков и казалось весьма отдаленным. Я поднял глаза, но в небе ничего не увидел. Мое сердце производило больше шума, чем сарваны и кузнечики. Столь долгожданный момент пугал меня.

Конечно, у меня имелось кое-какое представление о том, что меня ждет, но крайне смутное… Я знал, что буду поднят в воздух, очень высоко (вследствие чего облачился в самую теплую одежду), и ожидал, что под воздействием насоса или силы притяжения взлечу к какому-нибудь воздушному шару или другому спрятанному на расстоянии летательному аппарату, когда вдруг был грубо схвачен сзади за торс и приподнят чем-то вроде гигантской руки, твердой и сильной.

Я отчаянно завертелся в попытке повернуться лицом к агрессору, я отбивался как мог, но все было тщетно. В это время то, что меня держало, притянуло меня назад, к себе, и отпустило. Вот только я не упал. Между моими ногами и землей оставалось пространство в несколько сантиметров.

Раздался необъяснимый хлопок. Гудение усилилось, к нему добавились другие звуки, но только их теперь я и слышал – никаких больше кузнечиков. Тогда, проклиная свое безрассудство, обезумев от страха, я попытался спастись, но тотчас же наткнулся на некую невидимую стену. Метнулся в противоположную сторону: та же преграда.

Словно какой-то гипнотизер внушил мне, что отныне на моем пути всегда будет возникать препятствие; словно воздух затвердел вокруг меня, по-прежнему оставаясь прозрачным, я действительно поверил во внушение, главным образом – по причине взмывания ввысь, напоминавшего мне те спиритические опыты, что до сих пор считались надувательством.

Все это длилось не больше секунды.

Внезапно некая, не поддающаяся оценке сила, неистовая и неумолимая (идущая откуда-то снизу, из-под моих подошв), вытолкнула меня в воздух. Будто сама земля выбросила меня в небо. Я был чем-то вроде выпущенного пушечного ядра…

Будучи совсем один посреди этого пространства, я стремительно поднимался вверх, практически вертикально…

Внизу луг Форестель выглядел уже жалким пятнышком в центре огромного, беспрестанно увеличивавшегося круга, а гора Коломбье словно сплющилась. По причине моего быстрого восхождения круг – то есть Земля – казался движущейся воронкой, все точки которой стремились к середине, всасываемые неким центральным водоворотом. При виде этой вызывающей головокружение, отвратительной впадины меня едва не стошнило. Головокружение меня буквально парализовало. Если вначале я отчаянно жестикулировал, как те люди в Шатели, пытаясь вырваться из рук этого невидимого врага, то теперь меня сковал страх перед этой пучиной пучины, – я с ужасом думал о том, как буду падать в эту бездну, если вдруг загадочная сила перестанет действовать.

Я заметил, что сижу на корточках. Сижу? На корточках?

Но где, на чем? На некоей бесплотной, но тем не менее твердой платформе – бесплотной и тем не менее реальной, ирреальной и, однако же, материальной, – платформе, которая не существовала, но вибрировала, да-да – вибрировала! Пошевелиться, чтобы проверить приборы, которые я захватил с собой, в том числе барометр, было просто невозможно.

Тем не менее пусть не сразу, но я собрался с мыслями. Как следует прислушался. Кругом по-прежнему что-то гудело. Различил я и шум, точнее сказать – ветер, моего восхождения: с-с-с-с-с-с-с-с-с… Но никакого дуновения не ощущал. Тогда я решил, что нахожусь в потоке восходящего воздуха, внутри некоего столба искусственного ветра, вместе с которым и взмываю к зениту с немыслимой скоростью… Но это не объясняло ни твердой платформы, ни моей точки опоры.

В тот момент я все еще был убежден, что этот подъем – всего лишь первая фаза путешествия, что вскоре я окажусь на некоем летательном аппарате, оснащенном насосом или магнитом, и что этот летательный аппарат унесет меня куда-нибудь сквозь эфир – вероятнее всего, к какой-нибудь звезде.

Мне ведь всегда казалось, что сарваны – это обитатели некоей планеты, в их неблаговидных махинациях присутствовало что-то внеземное, сверхъестественное. Поэтому я ожидал, что где-то вверху в любой миг может возникнуть этот воздушный корабль, но тот никак не показывался.

А я все поднимался. Диск Земли выглядел огромным пространством стран, уже гораздо менее богатым на цвета и краски и расплывчатым. Гора Монблан казалась ослепительным выступом, с каждой секундой выделявшимся на общем фоне все меньше и меньше.

«Как! – подумал я. – Пролетел уже более 4810 метров, а мне не холодно!»

По моим прикидкам, я находился на высоте в 6000 метров.

При температуре, понижающейся на 1 °C примерно через каждые 515 метров, я должен был уже покрыться ледышками и дрожать от холода, из моего рта должен был выходить густой пар, и у меня должна была развиться горная болезнь, против которой я взял с собой кислородную подушку… Вероятно, все это было еще впереди… Я следил за дыханием, которое должно было сделаться затрудненным, стесненным, учащенным, – за сердцебиением, которое также должно было участиться. Пытался понять, как функционируют сосуды, как пульсирует сонная артерия. Ожидал, что вот-вот у меня пойдет носом кровь. Должна была начать раскалываться голова, и я заранее настраивал себя на борьбу с отупением, сонливостью, прострацией. Мне казалось, что я уже испытываю характерную жажду, желание выпить чего-нибудь холодного… казалось, что ощущаю тошноту, сухость во рту, отрыжку, боль в коленях и голенях, как после долгой ходьбы, истощение… Но, помимо того что у меня немного кружилась голова, ничего этого не было. Ни одного из тех симптомов, которые я так тщательно изучал по книгам.

И тем не менее я продолжал подниматься и был уверен, что если бы мог вытащить термометр и взглянуть на него, то он бы показал градусов 16–18 выше нуля. Словом, чувствовал себя очень даже неплохо. И однако же, я находился как минимум на девятикилометровой высоте! Выше, чем Гауризанкар! Там, где термометр должен был показывать 35 °С ниже нуля!.. И я с удивлением вспомнил, что без помощи кислорода еще ни один человек не поднимался так высоко, не потеряв сознания. Берсон и Сюринг добрались до отметки 10 500 метров, но в кислородных респираторах. И потом, мой подъем ведь еще не закончился! Мне казалось, я грежу!

Нужно было проверить…

За счет неимоверного усилия, на сей раз – удачного (по мере удаления от Земли голова кружилась все меньше), я подтянул к себе закрепленный на спине баллон с кислородом, чтобы припасть губами к его горлышку – на всякий случай. Затем сумел вытащить термометр: +18 °С! И барометр: 760 миллиметров! Точно такое же давление, как и на поверхности Земли! А вдруг я действительно все еще на Земле?..

Я почувствовал себя идиотом. Мое умонастроение несколько отличалось от того – героического, – которое я себе представлял!

Естественно, все то, что в этой тетради занимает страницу, укладывалось в минуту, не более. Я прислушался, и мне показалось, что я различил… вполне отчетливо различил легкое, бархатистое «цок-цок», «цок-цок», и так далее, как будто кто-то прищелкивал языком. Так как я был один – и в каком одиночестве! – то решил, что это шумит у меня в голове. Уж не высота ли так действовала на мою физиологию?..

При помощи часов и допустив, что я все время поднимаюсь с одной и той же скоростью, приблизительно рассчитал высоту. Вскоре я был уже уверен, что достиг 30 000 метров, повторив рекорд шаров-зондов! Но у меня сохранялось обманчивое представление, что я остаюсь на месте, потому что постоянное удаление от теперь уже слишком далекой Земли невозможно было оценить взглядом. И напротив, подняв глаза, я увидел, как теряет свою синеву, мрачнеет небо, а затем внезапно, не прямо надо мной, но чуть правее – то есть немного южнее той точки, к которой я направлялся, – заметил темное пятно, быстро увеличивавшееся в размерах. Мне показалось, что оно падает, но это я поднимался, тогда как оно оставалось неподвижным.

Я уже собирался рассмотреть его в бинокль, как вдруг ощутил непонятное недомогание. Звучавшее в ушах гудение переросло в беспрестанную барабанную дробь. Эти звуки – «цок-цок» – резко прекратились. Я замерз; руки и мышцы шеи, избирательно и постепенно, онемели. Стало невероятно тяжело дышать, мой взор затуманился, и я едва успел отметить ужасное, до –22 °С, понижение температуры на термометре и то, что она продолжала падать… Попытался вытащить из кармана барометр, но не смог… И все же мои слабеющие глаза различили, как мне показалось, некую форму, начавшую обрисовываться со всех сторон сразу… В глазах потемнело, но не было ли это следствием подступавшего обморока?

Движимый инстинктом самосохранения, я отыскал горлышко наполненной кислородом камеры и тотчас же пришел в чувство. Слабость как рукой сняло.

Я находился в высоком и просторном ледяном цилиндре, своего рода закрытой башенке, сидел на корточках на дне некоей ледяной банки, толщина стенок которой неуклонно увеличивалась и в которой становилось все темнее и темнее.

И в этом цилиндре шел снег. Одежда покрылась инеем, в бороде выросли ледяные сталактиты, с каждым выдохом изо рта выходила изморозь; словом, выглядел я так, будто меня заточили в охлажденный стеклянный кувшин.

Поднялась температура; вернулся свет, и ледяная колба начала плавиться. Вскоре от нее осталась лишь тонкая цилиндрическая прослойка геля, но в свою очередь и эта прослойка – этот тубус – исчезла, словно кем-то стертая. Вместе с ней, тоже будто удаленные чьей-то невидимой рукой, исчезли и последние неприятные симптомы…

В полном одиночестве я продолжал подниматься посреди бескрайнего пространства. Мираж длился всего несколько секунд. Однако небо стало гораздо менее синим, чем прежде, а темное пятно, заметно увеличившееся в размерах, приобрело квадратную форму.

Но когда я захотел вновь воспользоваться биноклем, чтобы как следует рассмотреть это пятно, то вспомнил, что в первые же мгновения обморока он выпал у меня из рук…

Не успел я расстроиться по этому поводу, как, к моему глубокому удивлению…