Повелитель света

В бинокли можно было разглядеть идущих бок о бок, все увеличивающихся в размерах «Пролетария» и «Ястреба», желтого «Пролетария» и… ах! Синего! Синего «Ястреба»!.. Новость облетела толпу за считаные секунды. Синий! Моноплан был синий! Этого никто не ожидал, но все были довольны – то был цвет эпохи и Угрозы, казалось, само небо материализовалось в этом элегантном воздушном корабле. Синяя птица! Крохотная, словно из «Тысячи и одной ночи», того самого оттенка, что так любят феи из волшебных сказок!

«Скорее лети ко мне!» – восклицала толпа с бесчисленными смешками…

Заработали кинематографические аппараты, прилипли к глазам бинокли…

Они летели футах в ста от земли, не выше. В спокойном небе они приближались, словно смерч. Аэроплан, снабженный электрическим датчиком, двигался ровно. Было видно, как, подобные двум солнцам в облачной дымке, крутятся его винты… до зрителей донеслись пронзительные звуки, которые действовали на нервы сильнее скрипичных квинт.

Можно было различить стабилизирующие антенны «Ястреба», столь тонкие, что они напоминали кошачьи или скорее тигриные усы…

Пролет воздушных кораблей сопровождался бурными овациями. Когда они поравнялись с перекрестком, раздался взрыв здравиц столь безудержных, что это было сопоставимо с оглушительным фейерверком. То был ритм восторженных возгласов, в котором каждый неистовствовал, выкрикивая имя своего любимца:

– Браво, Сантюс! Браво! Ну же, д’Аньес! Смелее!

Потому что теперь «Пролетарий», шедший чуть правее и выше «Ястреба», немного вырвался вперед.

Сердца трепетали. Толпа неистово размахивала носовыми платками и шапками. Капитан Сантюс приподнял кепи, а его помощники по-военному отдали честь; герцог д’Аньес вскинул руку в приветственном жесте.

Могло показаться, что вы видели, как пролетел медный снаряд, преследуемый стальным орлом. Поднятый ими ураган растормошил закрепленные на столбах флаги. Опьяняющим ветром гордости обдало бледные лица, и на крыше Водевиля одна известная актриса, обращаясь ко всей вселенной, изрекла своим красивым голосом:

– До чего же это приятно – быть французом!

Но внезапно этот грандиозный хор ужаснулся, и по людскому океану прокатилась волна беспокойства.

В тот момент, когда соперники пролетали мимо Ганноверского павильона, «Пролетарий» едва заметно «клюнул» крестовидным хвостом, затем еще раз, и в нелопающейся обшивке образовалась вмятина, словно кто-то втянул ее внутрь… Замедлив ход, дирижабль начал отчаянно заваливаться назад… Но оболочка выправилась так же неожиданно, как и деформировалась; дирижабль выровнялся, снова рванул вперед… и…

И теперь уже «Ястреб», в свою очередь, без какой-либо видимой причины, ужасным образом накренился, подняв левое крыло… Было заметно, что герцогу д’Аньесу, пытающемуся маневрировать на полном ходу, никак не удается выровнять моноплан. Он так накренился, что, казалось, вот-вот упадет в до отказа забитую людьми бездну… Бездна издала хрип агонизирующей армии… а затем победоносный рык! «Ястреб» бросало из стороны в сторону, синие крылья его кренились то так, то этак, но второй вираж вернул ему прежнюю устойчивость, и он снова ринулся в бой, в погоню за «Пролетарием».

Приветственные возгласы, сопровождавшие их пролет, стали мало-помалу стихать. Все повернулись, чтобы посмотреть, как они исчезают вдали. Женщины тем временем подносили к ноздрям флакончики с солью. То тут, то там слышалось: «Боже, как же я струсила, дорогая!» Гудели, сигналили, посвистывали автомобили, которым не терпелось поскорее выбраться за пределы Пантена[54].

Но что произошло? Быть может, воздушные струи за винтами смешались одна с другой? Или всему виной был некий воздушный поток?..

Комментарии, как и водится, набирали ход, когда вдруг раздался неясный шум: жуткие стоны, удары, страшная суматоха…

Все взгляды обратились к террасе Ганноверского павильона. Там образовалась такая давка, что людей бросало друг на друга. В испуге они поднимали глаза; самопроизвольно оборвались телеграфные провода, и их падение вызвало панику. На каменной балюстраде началась сутолока, и теперь на украшавших ее скульптурных группах гроздями висели бросившиеся искать укрытие зрители.

Внезапно левая скульптура обрушилась вместе с облепившими ее вопящими людьми. Блок упал на тех зевак, что находились на тротуаре, пролилась кровь. На статуи забралось столько народа, что, казалось, и другие того и гляди обрушатся…

Но нет. Обрушились не они, но бутовые камни, куски гипса, которые, начав откалываться в одном и том же месте стены, изрешетили еле дышащих раненых новыми осколками. От пробоины в галерее этот адский источник разрушений спускался вдоль старой серой стены; медленная молния прорезала каменную кладку белой, глубокой бороздой…