Повелитель света

Неужели она такая романтичная натура? Шарль в этом сомневался. Нет-нет, раз уж она решилась на подобный шаг, то, вероятно, потому, что поняла: другой столь же прекрасной возможности не представится еще долго, и по возвращении в Сен-Трожан она уже не сможет принадлежать себе, как сегодня, так как снова будет вынуждена подчиняться требованиям светского общества, общества любопытного, недоброжелательного, сплетничающего, где она окажется под влиянием отнюдь не склонного к шуткам отца… Хотела ли она лучше узнать Шарля, чего не смогла бы сделать в других обстоятельствах? Или же просто уступила желанию продлить нежный разговор с глазу на глаз, одобряемый и не слишком стесняемый присутствием Женевьевы? Какая разница! Было в этом поступке, несомненно продуманном, столько независимости, так решительно призванной Ритой на помощь ее сиюминутной прихоти, что Шарль, глубоко им восхищенный, на какое-то время даже растерялся.

Этой-то растерянностью и объяснялось его молчание. К тому же наша троица продолжала свой путь и вскоре, обойдя круглый холм, внезапно очутилась прямо перед деревушкой.

– Я схожу телеграфирую в Боярвиль и в Сен-Трожан, – сказала Рита. – Хозяин боярвильской гостиницы присмотрит до завтра за нашим багажом.

– Быть может, он вышлет за нами моторный катер? – подкинула идею Женевьева.

Оставив предложение без внимания, Рита взяла ее под руку:

– Прогуляйся со мной до почты. А господин Кристиани тем временем будет так любезен, что позаботится о комнатах для нас. Здесь две гостиницы, мсье, стоящие одна напротив другой, на углу главной улицы и учебного плаца. Вы ведь этим займетесь, не так ли?

Он понял, что Рите необходимо переговорить с Женевьевой тет-а-тет. Вероятно, она хотела окончательно заручиться поддержкой подруги, для чего выразительных взглядов, которыми только и оставалось обмениваться в присутствии Шарля, было явно недостаточно.

И действительно, когда они к нему присоединились, он обнаружил мадам Летурнёр повеселевшей и, похоже, готовой сыграть до конца свою роль снисходительной дуэньи. Впрочем, дальнейшие события покажут, что она с этой ролью справится превосходно.

Обе гостиницы острова Экс оказались весьма скромных размеров. Из тех нескольких комнат, которыми они располагали, свободна была лишь одна: в нее пришлось поставить дополнительную кушетку, чтобы молодые женщины могли провести ночь в более или менее сносных условиях. Что до Шарля, то он вынужден был довольствоваться – в другом заведении – диваном, к которому прилагалась пара одеял. Купальный сезон еще не был закрыт, и завсегдатаи острова, как правило, не покидали его до последних жарких деньков.

Мадам Летурнёр осталась удовлетворена тем обстоятельством, что Рита и Шарль будут ночевать под разными крышами. Успокоившись по этому поводу и, вероятно, действуя в соответствии с только что полученными инструкциями, она объявила, что немного устала и желает до ужина поваляться в постели.

Таким образом, ее товарищи по несчастью отправились гулять одни и быстро обнаружили неподалеку от деревушки, в тени деревьев, покрытую дерном скамью, только их, казалось, и ждавшую.

Оттуда, через амбразуры перед заросшими кустарником площадками для артиллерийских орудий, можно было разглядеть трапециевидный кусочек моря. Приближался вечер. Солнце опускалось в обагренном небе, приобретая все более и более огненный оттенок…

И все более и более – по мере того как они углублялись в беседу – разгоралось сердце Шарля. И все больше и больше наслаждался он чудесным приключением, приправленным таинственностью, которую старалась поддерживать Рита.

Кто она такая? На самом деле это не имело значения, потому что они нравились друг другу, потому что она демонстрировала безукоризненное воспитание и блестящий ум. Именно поэтому Шарль так легко принял эту пикантную игру в секреты, даже не попытавшись раскрыть инкогнито своей спутницы. Настроению, возникшему от подобного взаимного согласия, был присущ особый возбуждающий аромат – аромат сказочных приключений. Снова отогнав от себя слово «романтичный», которое, однако, продолжало напрашиваться с многозначительной настойчивостью, Шарль все же подумал, что они оба хотят ощутить романтику, убедиться в своей искренности и чувствах, удостовериться в том, что они любимы, – чтобы не полагаться только на то, что каждому из них подсказывали душа и сердце.

Была ли она, к примеру, очень бедна? Все это опровергало: ее платье и вообще весь наряд, ее восхитительные холеные руки, необъяснимая уверенность, запечатлевшаяся на ее лице, безмятежные черты которого никогда не искажала даже малейшая тревога.

Но тогда, быть может, она была очень богата? Слишком богата? Не опасалась ли она, что Шарль, движимый всесильными угрызениями совести, отступит перед миллионами? Желала ли предварительно привязать его к себе узами столь крепкими, чтобы ничто в мире уже не смогло их разорвать?

Во всем этом Шарль мудро видел только лишний повод к тому, чтобы любить ее, потому что все это, какой бы ни была причина, свидетельствовало об одном: она его любит.