Повелитель света

– Скажи честно…

– Ну хорошо: да, такое случалось! Мне так нравилось представлять, что я являюсь потомком каких-нибудь выдающихся людей, что в итоге я действительно уверовал в то, что так оно и есть и что однажды, как в мелодрамах, где-нибудь, в какой-нибудь шкатулке, обнаружатся документы, благодаря которым меня признают герцогом таким-то или маркизом сяким-то!

Он расхохотался.

– Вот ты смеешься, – сказал Шарль, покачивая головой, – но послушай: представь себе на минутку – ты, такой верный и преданный, человек чести, хотя и изображаешь из себя простого и доброго малого, ты, наконец, никогда не заискивавший перед знатью, – представь себе, повторюсь, что в твоем роду действительно десятки поколений, помешанных на чести и традициях, исполненных глупых, но гордых предубеждений! Представь себе, что ты держишь знамя и меч твоего рода!

– Черт! – признал Бертран. – А ведь правда…

– Сам ведь понимаешь, что я не могу предать моих родных…

– О, едва ли Коломба затаит за это на тебя злобу!

– А моя мать?

– А вот твоя матушка может!

– К тому же мадемуазель Ортофьери придерживается точно таких же на этот счет взглядов, что и я сам.

– Тогда я действительно не вижу выхода…

– Я пришел к тебе не для того, чтобы ты помог мне его найти, но для того, чтобы ты помог мне все это забыть.

– Жалко, что ни один Кристиани не решился отомстить за старика Сезара. Случись такая вендетта, пролейся кровь лет сто назад, вы были бы уже квиты…

– Наши семейства давно уже живут в мире, где споры не решаются при помощи кинжалов или мушкетов. И потом, так даже лучше: мы бы никогда не покончили с вендеттами; всякая месть порождает ответную.

– Однако же кровь Сезара взывает об отмщении! – с пафосом проговорил Бертран.

– Что не мешает Ортофьери сердиться на нас, словно, черт возьми, это их Фабиус пал от рук своей жертвы!

– Да уж, вы не самые уживчивые люди! Подумать только: мои дети будут наполовину корсиканцами! Какие защитники у меня вырастут!..

– Как знать? – заметил Шарль. – Возможно, ты еще более корсиканец, чем я!

– С таким-то носом? Как у… Шуазёля?

– А что – вполне аристократический нос! – сказал его друг с теплой улыбкой.

– Я уже десятки раз слышал, что моя трость, вероятно, происходит из какой-нибудь парижской лавки. Впрочем, это никоим образом не указывает на то, из каких краев были мои предки…

Он снял с крючков закрепленную на стене трость.

– Ах! Если бы вещи могли говорить! – сказал Шарль.

– Судя по тому, как развивается наука, нет ничего невозможного. И потом, эта трость уже кое-что сказала, пусть и совсем немного. И вот как. Она длинная, по моде того времени, и, так как мне с ней весьма удобно, должно быть, принадлежала кому-то моего роста. Лента тут старинная, той же эпохи; кольцо размером с запястье вроде моего. Тростью часто пользовались: взгляни на этот серебряный набалдашник, который похож на небольшой кивер без козырька; он столь часто соприкасался с ладонью, что отполирован до блеска, декоративные гирлянды так поистерлись, что уже почти не видны; однако железная насадка, которой заканчивается другой край трости, не слишком повредилась от контакта с землей. Из этого мы можем сделать вывод, что обладатель данной трости бо́льшую часть времени, должно быть, носил ее под мышкой; и действительно, в верхней ее трети мы замечаем, что глянец уже покрылся патиной вследствие постоянного соприкосновения с предплечьем и туловищем в то самое время, когда правая рука поглаживала набалдашник.

– Браво, Шерлок Холмс!.. А ты его не снимал, этот набалдашник, чтобы посмотреть, не скрывается ли под ним случайно какое-нибудь указание?

– Наивный! Еще мой отец это проделал! Под набалдашником ничего не было. И сколько я ни расспрашивал трость моего предка, больше она мне ничего не сказала. Но чем я могу быть тебе полезен? Вернемся-ка к нашим баранам.

– Ты и так уже сделал для меня все что мог, позволив поделиться с тобой моими печалями. Матушке я ничего об этом говорить не буду. Да и к чему?

– Почему бы тебе не переменить обстановку? Лучшего лекарства от хандры я не знаю.

– Тут ты угадал. Я намерен уже сегодня, во второй половине дня, отправиться в Силаз – Клод зачем-то вызывает. Несколько дней тишины и уединения пойдут мне на пользу.

– Одиночество – это не то, что тебе сейчас нужно.

– А я там и не буду один. Захвачу с собой кое-какие бумаги, и четыре сержанта из Ла-Рошели составят мне компанию. Накатит меланхолия – напишу главу-другую моей новой книженции.

– Брр! Опять эти истории о заговорах и эшафотах! Уж лучше б ты написал водевиль.

– Нет подходящей темы! – ответил Шарль тем же шутливым тоном, пожимая ему руку.

Когда он удалился, на мясистых губах и в хитрых глазах Бертрана заиграла тонкая улыбка, и даже его выразительный нос не остался безучастным.

«Нет подходящей темы! – сказал он себе. – Знать бы, что ему нужно! Но одни „видят“ трагедию, а другие – комедию. И так будет всегда, пока будут существовать люди или же какие-нибудь существа, на них похожие».

* * *