Повелитель света

Ни одно стекло, ни одно панно, ни одно зеркало не вызвало у него подозрений. К тому же, если бы Сезар разместил где-то другие пластины люминита, в его секретной рукописи об этом, вероятнее всего, упоминалось бы. И потом, если все еще «темный» люминит легко оставался незаметным, с люминитом, который уже начал излучать свет, все обстояло иначе. Это открытие было бы сделано еще до Шарля; тут и сомневаться не приходится, особенно если подумать о том, что данная субстанция по природе своей иногда демонстрировала посреди ночи виды дневные или же ночные, но хорошо освещенные лампами или люстрами, луной или звездами, и что по счастливой случайности те вечера и утра 1829 года, которые показывали пластины окна «верхней комнатки», в точности совпадали с вечерами и утрами года 1929-го. В противном случае старик Клод и старушка Перонна и в полдень видели бы, как ночной призрак Сезара расхаживает за темным окном со своей тусклой лампой, а по ночам «верхняя комнатка» им бы и вовсе казалась залитой необъяснимым солнечным светом.

С помощью смышленого шофера Жюльена эти контрольные операции были проведены быстро и проворно. Следующий день еще не закончился, когда стоявший в гараже автомобиль заполнился тщательно запакованными свертками, необходимыми для повторного дознания, какого на людской памяти еще не проводилось. В Париже Шарлю предстояло разыскать недостающие детали, как то: все вещи, принадлежавшие когда-то Сезару и теперь находящиеся в их доме на улице Турнон; документы, относящиеся к процессу Ортофьери и хранящиеся во Дворце правосудия, где Шарль их уже просматривал; двадцать семь картонных коробок с материалами дела Фиески, которые можно было бы запросить для дополнительного изучения из Национальных архивов; наконец, некоторые документы, касающиеся Фабиуса Ортофьери, которыми Рита, конечно же, не преминет его снабдить.

В день отъезда с первой зарей Шарль попрощался со слугами. Рассвет выдался серым и тусклым. Небо нависало рубищами туч над землисто-желтоватого цвета горами. Уныло поблескивали влажные крыши; усеянная лужицами, отсвечивала и дорога. От помещения, где был установлен пресс, доносился запах вина, и небольшая четырехколесная повозка, запряженная двумя волами, медленно удалялась с бочками, сопровождаемая скрежетом ступиц и скрипом осей.

– Огромное вам спасибо, мсье Шарль, – сказал Клод.

– О! Да, спасибо! – с признательностью добавила Перонна.

– Ну что, все еще верите в сарвана? – спросил Шарль.

Но Клод предпочел сменить тему:

– И когда же нам ждать вас снова, мсье Шарль?

Со шляпой в руке, он опирался на дверцу машины.

– Даже не знаю. Весной, на Пасху…

На Пасху!.. Теперь его судьба была предрешена. Что будет у него на душе, когда он снова увидит в пору цветущих каштанов и лилий этот печальный дождливый пейзаж, который сегодня пах влажной травой, мертвой листвой и новым вином? Счастье или же горесть?

– Трогайтесь, Жюльен. В дорогу! До свидания, Клод, Перонна!

Блестящая, искрящаяся, украшенная мириадами отблесков машина легко и плавно тронулась с места. Огромные шины расплескивали по сторонам воду, прокатываясь по выбоинам.

На Пасху!.. Загадка! Тайна будущего!

«И однако же, все предначертано, – думал Шарль. – Не знаю, где именно, но то, что произойдет вскоре, уже предначертано, представлено заранее, словно на волшебной пластине, тайне которой не существует научного объяснения!»

И он попытался представить, что чувствовал Сезар, когда покидал Силаз в почтовом экипаже сто лет назад, чтобы прибыть в Париж через десять суток со своими птицами и обезьянами, в Париж, где его ждал на повороте будущего убийца с пистолетом, прикрывшийся, словно щитом, 28 июля 1835 года.

Сезар, увидев своего прапраправнука несущимся со скоростью сто километров в час по дорогам Савойи, несомненно, удивился бы куда больше, чем удивился Шарль, наблюдая, как прапрапрадед садится в легкий экипаж сто лет назад!

Шарль удостоверился, что движение автомобиля не может нанести никакого вреда пластинам люминита. Он уже начинал опасаться, как бы с ними не случилось чего по дороге. И он спрашивал себя, есть ли в мире сокровище более ценное, чем этот бережно упакованный сверток, где вследствие некого природного чуда – столь же редкого сейчас, как и встреча с животным, принадлежащим к давно вымершему виду, – развертывалась сцена вековой давности, которую сохранил люминит, как тысячелетние льды сохраняют иногда целыми и невредимыми огромных мамонтов, как доисторическая смола, камедь, янтарь сохраняют насекомых, которые кажутся живыми, только спящими. Кровавая сцена. Сцена, от которой зависело его счастье или же скорбь, в зависимости от того, чьим окажется лицо убийцы, входящего в кабинет Сезара…

Если только убийца не скрывал своего лица, когда стрелял…

Если только не произойдет нечто такое, о чем он и помыслить даже не может! Нечто абсолютно непредсказуемое, сводящее на нет все надежды на прояснение этой ситуации!

Подумать только: чтобы все узнать, во всем удостовериться, ему всего-то и нужно было взять эту пластину, разъединить листы!..